Петр Альшевский - «Изделие из зеркал»

Закурим, братишка?

Говоря «закурим», ты просишь у меня, рыцаря-богатыря, сигарету? Называя меня «братишкой», ты заглядываешь в корень, откуда берут начало абсолютные противоположности?

Бесноватый старейшина обращается к Силгору Емельяновичу, и они дымят, шутливо перебрасываются черепами,

механически обгрызают маленькие невинные тела – ты просчитался. Отыскав твою берлогу, я профессионально поставленными ударами выбиваю из тебя дух и иду к Та-Друну.

Добравшись до хлева мстительных покойников, не разворачивайся ко мне РАЗБИТЫМ ЛИЦОМ ОГНЕННОГО СТОЛБА. Не вызывай нареканий.

Высот ты там достигнешь, но до выхода на лидирующие роли тебе следует подрыгаться в кордебалете.

Легко доводимый до слез подонок отмучился,

контуженный на войне с глумливыми нумераторами Силгор Емельянович взбирается на земляную насыпь и касается уходящей из-под ног почвы РАСТЕРТЫМИ ПАТОКОЙ ступнями, силясь вникнуть в значение извечности интеллекта и его несогласия – за это полагается немалый срок, под продавленной крышей появляться рискованно,

где же я был позавчера около трех ночи?

Домик в кемпинге. Из окна торчит сапог. После четырех часов секса у нее выступил румянец.

Зная, что для серьезных отношений ее надо брать измором, я овладел ею сразу. В нужный момент и без возражений.

Четыре часа подряд… четыре… по истечению пятиминутной паузы повторить не удалось. Кольнувшая мысль о НАСЫЩЕННОСТИ ЕГО ОДЕРЖИМОСТИ непределенностью положения выпихнула Силгора Емельяновича за сетчатый забор, и он, зажмурив глаза, пошел гулять и пить перцовую.

Сгущение пара, дубильный конденсат,

намечающееся в ужасе всезнания мероприятие покусывает надобностью бронирования мест на радужном пароме. Бессловесные компаньоны Граммо Нутч и Мезо Шлобит – вы не говорите… мы не встретимся;

согласовав условия спасения грузов и пассажиров, мы заедим форте-пойло керосиновыми коржами: ЗАКУСКА ФИЛОСОФОВ.

Я просто посмотрю. С колыбели смешон, с первой свадьбы разбит,

он и упырь, и паникер, на ладони и певчая птица, и чебуречный бульон,

я о тебе, Граммо Нутч. Ты распускал слухи, что я ношу женскую кофту, и на ней заметны следы использованного порошка, но в забайском чайном салоне ты наткнулся нам мою резко негативную реакцию и понуро задумался о своей скорой гибели. Сейчас я встану.

И я лягу? – спросил Граммо.

Ты тоже вправе встать, сказал рыцарь-богатырь. Пока ты не понимал, что к чему, тебя забивали до полусмерти, и ты стал НАПИРАТЬ НА ОСМЫСЛЕНИЕ, сгорая под заходящим солнцем возбуждаемой тобой ненависти, создающей аварийные ситуации на прессованных плитах из индивидуализма и инфантильности во всех компонентах ЯСНОГО ОЩУЩЕНИЯ ИЗНУРИТЕЛЬНОЙ ГОРЯЧКИ.

Граммо Нутч плохо видит. Реальность иного не заслуживает, и рыцарь-богатырь залезает по струе воды, как по канату,

он подбирается к облакам вскрывать в них гнойники, и жизнь рисуется ему праздничной,

поглядывающие на него Аборигены Небес выглядят непрезентабельно;

только сразу не скидывайте, а не то я морально сломаюсь.

Вы не готовы к БЕСПОЛОЙ ЛЮБВИ. Другого я вам не предложу,

я бы попросил поддерживать секретность,

расследование причины сталкивания будет переложено на выступающего на средневанальском диалекте утилитариста Хиши Браманда, чьи аргументы в защиту ЗАГНАННЫХ ВОЛКОВ приходятся по нутру тем, кто планирует к вам визит, приобретая таблетки для правильных снов.

Уверенность в тишине. Особое наслаждение с привкусом скипидара. У Силгора Емельяновича крутой нрав.

Она идет и виляет, она ОЧЕНЬ ХОЧЕТ,

рыцарю-богатырю практичнее ее пропустить, наиболее прозаичным образом прогнозируя неблагоприятные варианты последующей угнетенности;

отказываться не с руки. Не приняв меры, ты замечтаешься и крикнешь себе: нечего медлить! Изображая трубку, она раздвинула пальцы, сделала знак позвонить…

Силгор Емельянович отрицательно покачал ГОЛОВОЙ.

Его учитель – сам Христос.

А кто для тебя Будда?

Добрый брат.

Ну, а Мохаммед?

Не знаком. Не имел чести. Я затвердеваю в статичности, и кто же меня вопрошает, не намереваясь мне представляться,

не интриган ли Ксантопсий?

в дебюте поездки по уединенному хребту у него заклинило руль, и это его не погубило, БОЖЕСТВЕННОСТЬ в нем не показатель полезности,

стремление веровать воплотилось, но энтузиазм покидает,

толпящиеся браконьеры высмеивают надежду на воздающего всем по заслугам лесника, шинковавшего НЕЯСНОСТЬЮ и в притяжении, и в отталкивании;