Тесла Лейла Хугаева - Клиника доктора Бене Финкеля

Петр Николаевич внимательно посмотрел на Леви-Финкеля.

– Хоть что-то умное сделал мой сын. – выдохнул он. – Наконец, у него хорошие друзья появились. Вы правильно рассуждаете, Бенедикт Яковлевич. Не социализм виноват в репрессиях советского режима, чтобы там не писал Ф. Хайек. С самых первых государств древнего востока деспотия правительств произвольно казнила тысячи людей, и советские репрессии только продолжение этого извечного механизма. Социализм был попыткой построить лучший, свободный мир. И если эта попытка обернулась в обыкновенную восточную деспотию, так виноват марксизм с его материализмом и диктатурой пролетариата, а не весь социализм. Почитайте «Жизнь Иисуса» Ренана, как красиво он там пишет о «социализме духа» еврейского народа. Вы ведь еврей? Вам надо почитать исследование христианства Ренана.

Тогда Бене впервые услышал это имя, и дал себе слово прочитать все книги Ренана, которые найдет. Как много они ему дали в понимание своего народа, и как сильно помогли со случаем Андрея Орлова. А слова Ренана, сказанные об истинному духе социализма, как о мире идей Платона, он запомнит навсегда. «Республика» Платона и станет его идеалом государства.

Э. Ренан «Жизни Иисуса»:

«Невзирая на феодальную церковь, секты, духовные ордена, святые люди продолжали восставать во имя Евангелия на неправду света. Даже в наши дни, дни смутные, когда у Иисуса нет более истинных последователей, кроме тех, которые, по-видимому, его отрицают, мечты об идеальном устройстве общества, представляющие столько сходства со стремлениями первых христианских сект, – эти мечты являются в известном смысле развитием той же идеи, одной из ветвей величайшего дерева, в котором таится в зародыше всякая мысль будущего, ствол и корень которого вечно будет Царствие Божие. Все общественные перевороты привьются к этому слову, а социалистические попытки нашего времени, запятнанные грубым материализмом, стремящиеся к невозможному, то есть к созданию общего благоденствия политическими и экономическими мерами, будут бесплодны, пока не примут в руководство истинный дух Иисуса, я хочу сказать: абсолютный идеализм не усвоит того начала, что, дабы обладать землею, надо от нее отречься».

В тот день Петр Николаевич горячо пожал ему руку, а напоследок даже обнял; и просил почаще навещать старика в его одиночестве.

– Григорий Петрович не снисходит до бесед с отцом, дорогой Бенедикт Яковлевич, считает меня выжившим из ума стариком. Всегда буду рад поболтать с вами о жизни, я чувствую в вас душу, которой суждено будет дать большие побеги. Как знать, может и мне удастся заронить семена в эту плодородную почву. Я был бы горд иметь такого сына.

Бене не заставил себя просить. Старик тоже пришелся ему по душе; настолько, что разбередил его болезненные воспоминания об отце, от которых Леви-Финкель защищал себя как мог. Теперь он мог думать, что снова нашел отца, мог почувствовать, какого это иметь отца, иметь моральную поддержку, сильного и умного человека, готового со всей искренностью близкого человека делиться своим жизненным опытом. К тому же в тот же вечер он познакомился с сестрой Гриши, Анной. Она произвела на него неизгладимое впечатление, так что Бене почувствовал, что им предстоит общаться дальше, несмотря на разницу в возрасте. Анна была старше на 12 лет, но это не помешало им пожениться через три года.

И Леви-Финкель не ошибся. Профессор Белогородский сориентировал его и в науке, и в политике, определив его мировоззрение на всю его дальнейшую жизнь. Сколько раз потом Бене в душе благословлял старика, когда очередной раз убеждался, как прав он был. «Что бы я делал без вас, Петр Николаевич, – думал он в такие минуты. – Что бы я делал без вашего мудрого руководства!». Профессор Белогородский сначала заинтересовал его психологией, а потом разъяснил ему положение дел в психологии. Прежде всего, он принципиально не разделял психологию и психиатрию, и смеялся над биопсихиатрией, которая считала такое разделение необходимым.

– Я помню те времена, сынок, – говорил Петр Николаевич Леви-Финкелю, – когда после указа Андропова психиатрические лечебницы превратили в подразделение МВД для массовых репрессий всех инакомыслящих. Я представляю, что ты пережил. Нам, врачам, у которых были ум и совесть, пришлось еще хуже. Порядочному человеку легче пасть жертвой, чем стать пособником палача.

«29 апреля 1969 года Андропов направил в ЦК проект „плана расширения сети психиатрических больниц и предложения по усовершенствованию использования психбольниц для защиты интересов советского государства и общественного строя“. В позднем Советском Союзе были помещены в психиатрические больницы около трети всех политических заключённых. Тысячи инакомыслящих были госпитализированы по политическим мотивам. Уже с начала 1960-х количество лечебниц стало расти как на дрожжах. В 1935 году на территории СССР 102 психиатрических больницы и 33 772 койкоместа; к 1955 – около 200 психиатрических больниц, 116 тысяч коек. С 1962 года по 1974 количество койкомест возросло с 222 600 до 390 тысяч. (ТЫСЯЧ!) Это „благополучный“ застой. Это были учреждения закрытого типа в ведении МВД СССР – юридически и фактически бесконтрольные со стороны врачебного сообщества в целом. Фактически же все спец. психбольницы были в подчинении 5-го управления Комитета госбезопасности, и поэтому все санкции по отношению к заключённым на „излечение“ диссидентам применялись с ведома комитетчиков. А. Д. Сахаров писал, что в некоторых центральных учреждениях, таких как приёмные Прокуратуры СССР и Верховного Совета, существовала система направлять особо настойчивых посетителей в психиатрические больницы. К числу этих посетителей относились люди, безуспешно добивавшиеся справедливости. Согласно данным, опубликованным Международным обществом прав человека, в целом по стране жертвами злоупотреблений психиатрией стали порядка 2 миллионов (2 000 000!) человек. В 1988—1989 году по требованию западных психиатров как одному из условий принятия советских психиатров во Всемирную психиатрическую ассоциацию около двух миллионов человек было снято c психиатрического учёта (за год!!!) Вот такова была „народная власть“ тех времен. В отличие от тюрьмы, заключение в психбольницу не имеет срока, не требует суда и доказательств. Все заявления состоящих на психиатрическом учете (о пытках, лишении свободы и т.п.) не рассматриваются официальными органами. Человек недееспособен (т.е. не распоряжается ни своим имуществом, детьми, даже своим телом). За две недели до больших советских праздников – 7 ноября и 1 мая – райкомы и горкомы КПСС секретно направляли главврачам психбольниц распоряжения на время госпитализировать в психиатрические больницы людей с „непредсказуемым поведением“ (инакомыслящих и верующих. Чтобы обеспечить общественный порядок во время праздников, и психиатрические больницы становились временными тюрьмами для „социально опасных“ людей. Сходная ситуация имела место во время партийных съездов, визитов зарубежных государственных деятелей. Обвиняемые не имели права на обжалование, не имели права привлечь других психиатров для участия в процессе, поскольку психиатры, привлекавшиеся для участия в процессе государством, считались в равной мере „независимыми“ и заслуживающими доверия перед законом. Михаил Шемякин, известный художник, друг Высоцкого, эмигрировавший во Францию, писал о своем опыте принудительной госпитализации, и сделал яркие иллюстрации к нему с „бор-машиной“ и врачами, пытающими ею пациента».