А. Зеличенко - Введение в высшую психологию

Количество психологов и текстов по психологии огромно. Но прирост психологического знания и умения решать психологические проблемы ничтожен. И не только решать серьезные проблемы мы не можем, но и ставить. Потому что не понимаем их природу. Простые жизненные задачки психологи иногда могут помочь решить. Но это всё: что-то серьезнее – нет.

Понимают ли сами психологи это положение? Самые умные догадываются. Но правду сказать абсолютное большинство боится. Я ничего не знаю, ничего не умею, никому ничего хорошего сделать не могу – чтобы сказать такое, пусть и только себе, нужна большая смелость. Сказать же это вслух значит оставить себя без заработка. Кто же на такое решится?

Они в неправильном понимании природы психики и оттого в неправильной постановке задач психологии.

Например – в стремлении уподобить психологию естественным наукам, прежде всего, физике. Это невозможно: физика и психология изучают разное. Физика – неживое; психология – не просто живое, этим занимается биология, а очень сложное живое. Психологию можно пытаться превратить в подобие естественной науки (и пытаются, еще как пытаются, сколько она существует), но это делает ее наукой не о живой психике, а о самых закостенелых, самых мертвых, самых безжизненных ее «разделах».

Изменчивость, подвижность и в некотором смысле непредсказуемость психики все время выталкивает ее из прокрустова ложа естественнонаучности. Естественнонаучная психология похожа на ребенка, который пытается предсказать, как поведут себя родители: отругают или похвалят? Иногда ему это удается, но чаще – нет. Потому что поведение родителей определяется многими факторами, о большинстве из которых ребенок и не догадывается.

Систематизированное знание о психике возможно, но оно не может быть «физикоподобным». Иначе оно будет знанием только о «мертвой психике».

Проблема и с задачами. Далеко не всё, что хотят от психологии и что пытаются делать психологи, возможно. Более того – невозможного гораздо больше, чем возможного. Даже сравнительно простые, кажущиеся сравнительно простыми задачи могут оказаться неразрешимыми.

Например, профконсультант открывает пригодность юноши к одним профессиям и непригодность к другим, но при этом обнаруживает горячее желание заниматься как раз тем, чем по мнению «науки» юноша заниматься не может, и отвращение к тому, чем может. В такой ситуации ответ на «Кем мне быть?» невозможен. Но юноша ждет его, а родители юноши (школа, страховая компания) готовы за ответ платить.

Другой пример – очень часто психолог не может облегчить страдания. Но ждут от него именно этого. И он старается вовсю. Не думая ни о том, что страдания для этого человека неизбежны, ни что они этому человеку необходимы для развития, ни что облегчение страданий сегодня обернется б о льшими страданиями завтра. Психотерапия часто загоняет проблему внутрь, а не решает, дает временное облегчение, которое сменяется ухудшением.

Значительная часть запросов к психологу связана со стремлением использовать другого человека в своих целях, подчинить своим желаниям – в общем, обойтись с человеком, как с неживой вещью, проманипулировать. Например – добиться от ребенка послушания.

Сделать то, что хочет клиент, иногда можно. Во всяком случае – отчасти. Но у такой помощи много негативных последствий, одни из которых проявляются не сразу, а другие кажутся заказчику и исполнителю несущественными, хотя это и не так, в чем со временем заказчику предстоит убедиться. Вот только два примера. Насилие и обман вызывают протест и сопротивление: люди меньше клюют на рекламу и меньше хотят быть винтиками в организационных машинах. Обучение-дрессура имеет поверхностный характер и не создает базу для дальнейшего образования, формирует «мертвое знание» – не способное к развитию и бесполезное.

В общем, если глушить зубную боль анальгином, дело кончится в лучшем случае флюсом и потерей зуба, а в худшем – заболеванием крови.

Первое – лучше понять, что такое психика и что с ней можно делать, а что нельзя.

Второе – делать максимум возможного, одновременно формируя в обществе запрос на это возможное. Это означает, прежде всего, отказ от стремления к технологичности в работе с живым. Она невозможна, а попытки ее навязать чреваты неприятностями.