Ада Валерьевна. Тетя Ада – звучало бы слишком прямолинейно, поэтому она звала ее по имени-отчеству. Завкафедрой на юридическом. Нет чувств. Нет компромиссов. Нет семьи, детей и человеческих желаний. Только задачи, которые нужно решить. Только цели, которые надо поставить. Непреклонна, неутомима, несгибаема. Зато предсказуема. Все ее требования понятны, отношение – прозрачно, реакции – логичны. Она, Инга, – неразумная сирота-провинциалка. Учится на факультете имбецилов. Ни к чему не годна, разве что к домашней работе, которой заниматься все равно надо, а уборщице-хозяйке платить дорого.
Она делает это все не потому, что жалеет «сиротку» или помогает брату, а потому, что «если где-то и учиться в этой стране, то в Москве и в МГУ». Хотя журналистика – это не профессия. Москва – шанс для любого провинциала, в том числе для ее не очень умной племянницы. Та может хотя бы попробовать чего-нибудь добиться.
Но как только тем весенним днем она сказала: «Я выхожу замуж», – Ада Вальерьевна ответила, не оборачиваясь: «У тебя двадцать минут, чтобы собрать свои вещи и покинуть мою жилплощадь». С этой секунды Инга перестала для нее существовать.
И все равно ей никогда не было так тяжело, как в детстве, и никогда не было так страшно, как тогда. Пока не родился Степка. Вот тогда она поняла, что такое настоящий страх. Уставать или бояться за свою жизнь стало казаться чем-то незначительным и привычным в сравнении с тем ужасом, что охватывал ее при мысли о том, какую боль может переживать ее сын, в какой опасности он может находиться, если ярость его отца опять «выйдет из берегов».
Что-то непереносимое и острое она ощущала внутри при мысли о том, что он испытает хотя бы малую часть ее одиночества, страха и беспомощности перед жизнью. Долгое время ей казалось, что ее забота и любовь могут оградить его от этого жестокого и непредсказуемого мира, что пока она рядом, с ним ничего плохого не может случиться. Она все возьмет на себя. Все ужасы и несправедливости мира достанутся ей, не сыну – ей. И тогда он будет спасен.
* * *
Изучение вопроса о том, как обстоят дела с домашним насилием в России, не заняло у меня много времени, но впечатлило. Страна, как по многим другим пунктам, наравне с теми малоразвитыми государствами Африки и Ближнего Востока, в которых не приняты специальные законы против домашнего насилия. Проблемы на государственном уровне как будто бы не существует. Законодательство не занимается предупреждением или профилактикой насилия, лишь подключается при работе с последствиями. Как многими острыми проблемами в России, вопросами семейного насилия занимаются в основном энтузиасты при незначительной государственной поддержке.
Как я и предполагала, даже при отсутствии надлежащих законов помочь Инге и Степке юридически оказывалось проще, чем психологически. Перестать считать насилие нормой – вот что трудно будет преодолеть. В этой стране такие, как я, кто ужасается насилию, согласно статистике, в удручающем меньшинстве. Значительно большая часть считает насилие нормой, на подсознательном уровне, возможно, даже чем-то выгодным, потому что каждая вспышка насилия заканчивается раскаянием, сильной виной и «улучшением поведения» со стороны насильника. Боль, унижения и страдания являются для жертв естественной средой обитания.
Надежда – то позитивное, на что они якобы опираются, – один из их самых серьезных врагов. Надежда на то, что насилие больше не повторится, – их птица Феникс, которая сгорает и снова возрождается в горниле драк, битв, ссор и примирений. Еще их удерживает иллюзия – странная, горькая и опасная: что если детей не бьют, то они вне этого, не страдают, не боятся, не испытывают боли. Хотя вероятность того, что, вырастая, такие дети воспроизведут ситуацию насилия, очень высока.
Масштаб проблемы на государственном уровне придавил меня, но запылившиеся за ненадобностью журналистские навыки, умения, способности и наличие центров, людей, специалистов – воодушевили. День прошел незаметно, муж снова остался без ужина, но к концу дня у меня была более-менее ясная картина. Первые шаги предприняты, центры обзвонены, контакты лучших специалистов ждали своего часа в моем ежедневнике. Я стала понимать Степку – любое действие так эффективно вынимает тебя из состояния беспомощности: оно невыносимо, пребывать в нем так душно, безнадежно и страшно, что иметь возможность делать хоть что-то кажется просто спасительным.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу