Андрей Курпатов - Пространство мышления. Соображения

Именно это переживание часто лежит в основе чувства одиночества, непонятости и даже бессмысленности собственной жизни.

Это соображение сближается с понятием «открыто-системности», которое было определено нами в рамках «новой методологии» в книге: Курпатов А. В., Алехин А. Н. Философия психологии. Новая методология. М., 2006.).

Речь идет о современной цифровой технологии, когда воспринимаемое человеком через специальные очки пространство дополняется графическими элементами, созданными предварительно на компьютере и проецируемыми непосредственно на эти очки «дополненной реальности».

Термин «озадаченное мышление» может быть и не так хорош, как хотелось бы, но тут с терминами всегда сложно, поскольку мы должны обозначить ими то, что всячески сопротивляется обозначению. Так или иначе, под «озадаченным мышлением», в противовес «псевдомышлению» (соответствующее различение произведено в книге «Что такое мышление? Наброски»), мы понимаем как раз процесс реконструкции реальности, который мы осуществляем, пытаясь ее думать, а не «думать о ней».

Именно об этом говорит Л. Витгенштейн во втором пункте работы «О достоверности»: «Из того, что мне – или всем – кажется, что это так, не следует, что это так и есть. Но задайся вопросом, можно ли сознательно в этом сомневаться».

Конечно, после того как пространство нашего мышления обретает структуру, нам будет сопротивляться в основном и как правило сама эта структура, но она-то и возникла как результат социального противодействия нам в процессе нашего воспитания и образования.

Разного рода соответствующих идеалистических нарративов, сформированных в нас книжками, фильмами и побасенками старших, вспоминающих свое «боевое прошлое», в нашей голове, как известно, пруд пруди.

В этом гипотетическом примере у моего партнера тоже есть свой нарратив (особенно если я не являюсь для него «специальным объектом») – то, как в такой ситуации должен был повести себя я: если так случилось, что я себя с ним подвел, а ему поэтому пришлось включаться, оказывать мне помощь, я должен быть счастлив и всячески его благодарить – он же поступил «как настоящий друг!».

Все мы в глубине души параллельно собственным задушевным нарративам понимаем и то, что «люди, вообще-то говоря, ведут себя так себе» и «что от них еще ждать?». Поэтому определенная охранительная функция (предохраняющая нас от слишком розовых очков) тут в ряде случаев срабатывает на автомате. Осечки возникают обычно как раз с близкими и доверенными людьми, потому что именно в таких ситуациях нарративы берут вверх над здравомыслием. Мы ждем от близких исполнения наших желаний, а потому со «специальностью» объектов тут всегда беда.

Тут надо сказать, что нет науки, которая бы в каких-то вопросах не находилась под гипнозом ошибочных теорий (нарративов) на протяжении огромных отрезков времени – начиная с «небесной механики» Птолемея, подмявшей под себя Коперника, Галилея и Джордано Бруно, и заканчивая трагической судьбой Игнаца Земмельвайса, открытиям которого в области асептики коллеги просто не поверили.

Уолтер Мишел – автор «зефирного теста» – называет префронтальную кору областью «холодного мышления». Как показали исследования Мишела и его многочисленных коллег, дети способны демонстрировать контроль над своими побуждениями именно с помощью стратегий «холодного мышления».

Не об этом ли говорит Л. Витгенштейн: «Если бы лев мог говорить, мы не могли бы его понять»?

Согласно Готлобу Фреге, если это предельно упростить, под «смыслом» наших высказываний надо понимать нечто, что может быть выражено самыми разными способами – можно сказать так, можно иначе, а можно еще как-то, – но тот же смысл, по Г. Фреге, будет сохраняться. Но как это было бы возможно, если бы язык и вправду точно выражал смыслы? Никак и ни при каких обстоятельствах. Однако в том-то всё и дело, что язык и не выражает смыслы, он в лучшем случае лишь очерчивает некое, недоступное ему пространство, в котором и находится соответствующий смысл, но угадать его можем только мы сами. А вот очертить такое пространство вокруг смысла можно действительно самими разными языковыми формами.