Павел Айдаров - Критический анализ системы Станиславского. Сборник статей

Но на этом искажение понятия аффективной памяти Станиславским вовсе не заканчивается. О чувствах эмоциональной памяти он говорит: «чувства, которые актёр испытывает в качестве действующего лица пьесы, являются повторными, т. е. воспроизведёнными его аффективной памятью, которая сама по себе до некоторой степени „очищает чувство от лишних подробностей, оставляя лишь самое главное“» (цит. по 3, с. 58, 59). О том, что проходя через эмоциональную память, чувства очищаются «от всего лишнего» Станиславский говорит в своих работах неоднократно, однако он предпочитает вовсе не упоминать то, на что обращает внимание Л. Я. Гуревич:

«…эти воспроизведённые памятью чувства по существу не отличаются от реальных чувств: производя исследования над ними, Рибо установил их качественное тождество с последними, их органичность, т. е. легко уловимую связь с явлениями физиологической жизни, а отличительной особенностью их признал лишь относительно меньшую их силу» (3, с. 51).

Если говорить точнее, то Рибо вовсе не «установил качественное тождество» воспроизведённых чувств с первоначальными, но он не говорит и об их качественном отличии 1 1 П. Блонский как раз пишет, что Рибо это отличие не осознавал. . Станиславский же словами про «очищение от всего лишнего», по сути, такое качественное отличие утверждает. «Очищенным» чувствам эмоциональной памяти он приписывает обобщённый характер. Это, собственно говоря, подразумевает следующее: человек может испытывать какое-либо чувство в жизни не один раз, а достаточно много, в результате чего от этого множества однородных переживаний остаётся только существенное, образующее собой некоторый обобщённый тип данного чувства. Станиславский пишет:

«Из многих таких оставшихся следов пережитого образуется одно – большое, сгущенное, расширенное и углубленное воспоминание об однородных чувствованиях. В этом воспоминании нет ничего лишнего, а лишь самое существенное. Это – синтез всех однородных чувствований. Он имеет отношение не к маленькому, отдельному частному случаю, а ко всем одинаковым. Это – воспоминание, взятое в большом масштабе. Оно чище, гуще, компактнее, содержательнее и острее, чем даже сама действительность» (13, с. 285).

Об обобщённых чувствах говорит и Рибо, но называет это «ложной, или абстрактной» эмоциональной памятью, представляющей собой «интеллектуализированное состояние». При абстрактной эмоциональной памяти «аффективный отпечаток в воспоминании только познаётся, но не чувствуется, не ощущается» (9, с. 174). В этом случае отсутствует какое-либо телесное проявление вспоминаемого аффекта, Рибо пишет: «эмоция, не отражающаяся на всём организме, есть не более как интеллектуальное состояние» (9, с. 177). Аналогичное разделение эмоций и интеллектуальных состояний мы встречаем у американского психолога У. Джеймса. Согласно Джеймсу, эмоция есть осознание телесного возбуждения, и если таковое отсутствует, то мы имеем дело с чисто интеллектуальным восприятием явлений. В противоположность «ложной» настоящая аффективная память должна воспроизводить прошедшее аффективное состояние во всей его конкретности, во всей её полноте, и иметь телесное проявление. Таким образом, эмоция всегда конкретна, ситуативна.

Итак, Рибо утверждает ограниченность людей, обладающих аффективной памятью, а Станиславский приписывает ей всеобщий характер. Рибо относит обобщённые чувствования к интеллектуальным состояниям, к «ложной» аффективной памяти, а Станиславский пытается приписать этой ложной памяти истинный характер. Заметим, что Станиславский в данном вопросе расходится не только с Рибо, он расходится и с самим собой. Ставя, с одной стороны, обобщённые чувства эмоциональной памяти во главу развиваемого им «искусства переживания», он одновременно критикует «чувства вообще». Любое «вообще» он яростно стремится изгнать со сцены: «в нашем деле самое опасное – это игра вообще. В результате она дает неопределенность душевных контуров и лишает артиста твердой почвы, на которой он может уверенно стоять» (12, с. 477). Передача «чувств вообще» – «мертва, формальна, ремесленна… Подлинное искусство и игра „вообще“ несовместимы. Одно уничтожает другое. Искусство любит порядок и гармонию, а „вообще“ – беспорядок и хаотичность» (13, с. 80, 81). Для Станиславского «вообще» означает «приблизительно», «формально», «беспричинно», «бессодержательно», «хаотично». Однако те обобщённые чувства, которые Станиславский призывает извлекать из своей эмоциональной памяти, как раз и оказываются «чувствами вообще» – чувствами, которые, согласно его же «системе», подлежат изгнанию.