Александр Фролов - Заблудившиеся во времени. Баллада о старости

Всемирная организация здравоохранения сообщает человеку в его семьдесят пять лет, что он вступил в старость. А окружение – малое и большое – сделало это задолго до того. «Уже не так неутомим (а), работоспособен (-на), грузоподъёмен (-на), быстр (а), сообразителен (-на), памятлив (а)…». Пора знать своё место. Непонятно какое, но пора.

А ведь действительно, «уже не так…». Гормоны устали нахлёстывать лошадей. И ловит себя человек на том, что ему не только не можется, но и просто не хочется того, чего так хотелось раньше. Так уж устроена природа, что она во избежание психических травм пытается мудро и тактично перевести этого человека из состояния «не можется» в состояние «не хочется». Но это происходит в техническом, подвальном этаже деятельности мозга. А в цокольном этаже, в подсознании, живёт память о теле человека. Том теле, которое верой и правдой безотказно служило ему, по-разному в разные периоды жизни. В какие-то периоды служило особенно хорошо.

У мозга во всех проявлениях его деятельности есть только одна генеральная задача: обеспечить выживание нашего тела – этого хрупкого и недолговечного носителя. Поэтому мозг работает исключительно в будущем времени. Нет у него ни настоящего времени, ни прошедшего. И даже память о прошлом – не что иное, как материал для построения ткани будущего. В котором и живёт прошлое, оставаясь полностью виртуальным или же становясь основой новой реальности.

Таким образом, жить или не жить – вот в чём вопрос. Человек, который отрезан от той жизни своего тела, к которой он привык за долгие лучшие для него годы, оказывается без будущего. Нельзя придумать ничего более тягостного. Не утрата или ослабление отдельных функций, пусть даже и значимых ранее, а именно отсутствие будущего. Раннее осознание этого в начальном периоде старости может привести к суициду, форма которого – практически любая в рамках личностного осознанного или подсознательного восприятия проблемы. От выстрела или яда до какой-либо зависимости, однозначно ведущей к ускоренному наступлению смерти. Это мечущийся в поисках решения задачи организации будущей жизни мозг не смог справиться со своей главной обязанностью. Что-то вроде птицы у гнезда: никого она никуда не уводит, никак она не притворяется. Просто одним частям тела поступает от мозга приказ удирать от опасности, а другим – сидеть на гнезде. Такое происходит, если какое-то время в мозге сосуществуют два равновеликих очага возбуждения. Потом всё же срабатывает принцип доминанты, остаётся один очаг, и птица улетает или возвращается к гнезду при отступлении опасности. Но пока она непроизвольно бессильно мечется, расторопный охотник может её поймать. А смерть – расторопный охотник, хотя бы потому, что она необратима. Птица может вырваться из зубов, но не из смерти. Влетевший в «синдром птицы у гнезда» человек бессилен, у него не срабатывают уже компенсаторные механизмы, присущие более молодому возрасту. И сдавшийся мозг отказывается от борьбы, уводя человека по пути наименьшего сопротивления.

Но вот мозг вышел из метаний. Из чего и на чём строить будущее? Поистине страшные возможности человеческой памяти услужливо подсовывают лучшие, наиболее приятные ощущения, именно ощущения, телесной жизни человека из её периодов, которые запомнились как самые яркие по сравнению с остальными. Детальная память в цвете, вкусе, запахе и тактильных ощущениях – это эйдетическая память. Полный эйдетизм – это уже психиатрия. Но психиатрия, являющаяся предельным случаем виртуальной жизни человека в изоляции от новых ощущений.

Частичный эйдетизм позволяет мозгу строить вполне достоверные в плане ощущений картины его будущей жизни. Дело в том, что в потоке сознания ощущения, порождённые воздействием окружающей среды, неотличимы от ощущений, вызванных из памяти. Таковы уж свойства мозга в его взаимоотношениях со временем. Поэтому человек с эйдетическими возможностями в условиях изоляции от требующихся ему ощущений, в первую очередь – связанных с человеческим телесным общением, может жить достаточно полноценной виртуальной жизнью. В таком случае он практически не нуждается в контактах с окружающими, поскольку его виртуальные ощущения ярче предлагаемых ему этим самым окружением. Всё это распространяется и на ощущения, получаемые при взаимодействии с природой. Однако в этом случае реальные ощущения вполне равноправны с виртуальными и никак не зависят от общения с людьми. Поэтому изоляция приобретает добровольный отшельнический характер, и человек удаляется в свой внутренний мир, в котором и живёт более или менее успешно. Вне зависимости от того, где это происходит – в пустыне, тайге, на хуторе, в квартире, предельно благоустроенной для современного уровня жизни в крупном городе или в загородном имении. Окружающие не могут проникнуть в этот мир, и потому воспринимают человека и его поведение заведомо неадекватно, что ещё более усугубляет изоляцию.