Татиана Северинова - Из блокнота памяти

– Толь, а что ты поёшь-то?

– Так живой! Хоть без дома теперь.

Жил Толька, вернее, Анатолий Иванович, как звали его, если учитывать возраст, в центре Москвы, в отдельной 15-ти-метровке. Не случайно отдельной, поскольку, именно благодаря этому факту, у него дома вечно тусовалось множество весьма разношерстного люду. Мебелирована комната была скудно. Стол, стулья, разваливающийся диван – или тахта, уже было не понятно, – и очень древний сервант с посудою. На кухне тоже был стол, холодильник, а оставшееся от четырёх метров квадратных занимала Толина перина, где он, по сути дела, и жил.

Да! Здесь был ещё стул! Стоял он посередине кухонного пространства так, чтобы не вставая с него, можно было дотянуться до плиты, холодильника, мойки, стола и снять с телефона, стоявшего на подоконнике, трубку.

Толя работал надомником – вязал крючком. Когда-то он учился в Гнесенке. Закончил ли?.. Пел он здорово. Разное. Вот только редко…

С женой, красавицей-грузинкой Музой, он был в разводе. Но каждый год ездил к ней на отдых в Гагры. Толя изумительно готовил грузинские блюда.

Впервые дома у Анатолия Ксения оказалась с подругой. Была дождливая, промозглая зима. Они забрели к нему на второй этаж. Дверь оказалась открытой. Ещё не видя Толю, услышали его голос:

– Да успокойся же ты! Никто тебя родительских прав не лишит! Ведь ты к сектантам не подался. Ну и пусть её носит, а ты теперь ради ребёнка живи…

Они вошли в коридорчик, а затем в кухоньку. Толька сидел на стуле нога за ногу, к голове полотенцем была привязана телефонная трубка, в одной руке он держал крючок и недовязанную детскую шапчонку, в другой руке у него была ложка, которой он, для пробы, зачерпнул из пятилитровой кастрюли борщ.

– Девчонки! Как раз борщ готов! – Расплылся он в улыбке. – Андрюшечкин звонил. Ленка к своим братьям по разуму умотала, Никитку оставила. Тяжело будет Андрюшечкину на костылях-то, когда Никитка пойдёт…

Это он уже размотал свою перевязь и наливал девушкам в тарелки ярко-красный, остро даже пахнущий борщ…

В комнате послышалось какое-то шевеление. Лиза вопросительно посмотрела на хозяина.

– Это Васька опять пропился, и его жена выгнала. Лиз, спустись за кефиром, а? В коридоре пиджак висит, деньги там.

Пока не было Лизы, на ту же четырёхметровую кухню ввалились каким-то образом ещё четверо. Три девушки и юноша. Парнишка ходил на костылях, ноги у него не разгибались в коленях, отчего он был Ксюше чуть выше пояса. Странно было откуда-то снизу перехватить ТАКОЙ взгляд.

– Серёженька, Ксения у нас барышня залётная…

– А Москва – столица нашей Родины. Куда ещё лететь-то? – Серёженька продолжал сверлить взглядом… Трое его подружек кинулись на него с кулаками…

– Так, его девчонки! И давайте уже ешьте. И скажите мне, разговор с администрацией был? Разрешили вам по городу ходить? Документы ваши отдали вам?

– За пределы интерната выходить разрешили, только надо говорить, когда вернёмся. Документы не дали, сказали, пока вы у нас живёте, мы за вас отвечаем, а документы посеять можете. В метро вас и так пустят… – один глаз Наташи глядел на Толю, другой испытывал Ксению.

Анатолий Иванович покачал с досады головой…

В отделении отключили тёплую воду… Это в том отделении, где больше половины больных было лежачими… О памперсах для взрослых тогда и речи не было. Младший и средний медперсонал самоотверженно взялись за чайники.

Ребята сидели в туалете Толькиной палаты и курили.

– Надо родных просить, чтоб утюги везли. Хотя б по одному на палату. Иначе, ребятушки, нас тут сожрут с потрахами. – Толька сидел на толчке, в его позе – нога за ногу. Ксения, как всегда, заняла пластиковое кресло, которое ставилось под душ, чтоб мыть нестоячих. Киса сидел около стены на корточках. Алёшка задумчиво включал и выключал воду.

– Бельевые вши – страшная вещь. Быстро размножаются. Интернатских позавчера привезли, и обработали сразу, и вещи спалили, а вон они всё равно расползтись успели. А тут ещё с водой… Надо хоть одежду утюгами прожигать…

– Виктор Александрович сказал, где-то трубу прорвало… Раньше четверга воду не дадут… – Киса затушил бычок и сплюнул в мойку.

В коридоре раздался голос заведующего.

– Лёгок на помине…

В курилку вбежал небольшого роста человек с живыми, с искринкой, глазами и аккуратной чёрной бородкой. Виктор Александрович, он же дьякон, отец Виктор, остановился посреди «заведения».