Array Коллектив авторов - Лев Толстой в зеркале психологии

– Что можно считать антиидеалом?

– Праздность. Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность – было условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие все тяготеет над человеком. И не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Если бы мог человек найти состояние, в котором бы он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой-то обязательной и безупречной праздности состояла, и будет состоять, главная привлекательность военной службы.

– Будет ли человек счастлив, следуя идеалу? Мы опять возвращаемся к проблеме счастья.

– Вечная тема. Можно зарезать, украсть и все-таки быть счастливым.

– Почему?

– Потому что есть счастье как удовольствие и счастье как добро, благо. Счастье как удовольствие может олицетворяться даже круглым маленьким колечком табачного дыма. Счастье как благо состоит в наслаждении делать добро, и это есть единственное верное счастье жизни.

– А возможно и то, и другое одновременно?

– Возможно, но на короткое время, когда человек бывает на высшей ступени счастья. Тогда он делается вполне добр и хорош, и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

– Связано ли счастье с достижением желаемого?

– Нет. Например, Вронский, несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастья, которой он ожидал. Это осуществление показало ему ту вечную ошибку, которую делают люди, представляя себе счастье осуществлением желания. Первое время после того, как он соединился с Анной и надел штатское платье, он почувствовал всю прелесть свободы вообще, которой он не знал прежде, и свободы любви, и был доволен, но недолго. Он скоро почувствовал, что в душе его поднялись желания желаний, тоска. Независимо от своей воли, он стал хвататься за каждый мимолетный каприз, принимая его за желание и цель. Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге!

– Может быть, это связано с отсутствием четких правил в жизни?

– У Вронского был четкий свод правил, определяющих все, что должно и не должно делать. Свод этих правил обнимал очень малый круг условий, но зато правила были несомненны, и Вронский, никогда не выходя из этого круга, ни на минуту не колебался в исполнении того, что должно. Правила эти определяли, что нужно заплатить шулеру, а портному не нужно, что лгать не надо мужчинам, но женщинам можно, что обманывать нельзя никого, но мужа можно, что нельзя прощать оскорблений, и можно оскорблять и так далее. Все эти правила могли быть неразумны, нехороши, но они были несомненны, и, исполняя их, Вронский чувствовал, что он спокоен и может высоко носить голову.

– Мечты о будущем и их воплощение различаются?

– Разумеется. Например, когда Левин был женат третий месяц, он был счастлив, но совсем не так, как ожидал. На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование. Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал. На каждом шагу он испытывал то, что испытал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, надо еще соображать, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно. Только смотреть на это легко, а делать это хоть и радостно, но очень трудно.

– Может быть, все просто: не будет несчастий – человек станет счастливым, как говорил князь Андрей?

– Потом этого становится мало. Вначале князь Андрей полагал, что единственно возможное счастье – есть счастье животное. Но когда он простил Наташу, у него появилось новое счастье, и это счастье, как он чувствовал, имело что-то такое общее с Евангелием.

– Есть ли какое-то ощутимое средство стать счастливее в нужный момент?