Е. Черносвитов: …в этом мире несчастливы… Книга вторая

Судебно-медицинский эксперт заключил, что выстрелы были произведены в таком порядке: первый выстрел в сердце. Пуля, не затронув крупных сосудов, прошла касательно к левому желудочку сердца, и вышла через спину, повредив ребро. Второй выстрел был произведен в рот. Но пуля прошла через ротовую полость, и, минуя череп, вышла через правый сустав нижней челюсти. Выхлопные газы оторвали нижнюю челюсть, и тем самым, нанесли гораздо меньшее повреждение головному мозгу, чем могли бы, если челюсть оставалась бы на месте. Третий выстрел был смертельный. Пуля пробила левый желудочек сердце, пройдя через него насквозь. При таком повреждении, смерть наступает мгновенно, от обильного кровоизлияния и болевого шока. На все остальные вопросы, поставленные следователем, судебно-медицинский эксперт затруднился ответить.

Не прояснила дело и комиссия, состоявшая из психиатра, психолога, невропатолога, двух независимых судебно-медицинских экспертов, двух независимых криминалистов.

Заключение комиссии выглядело крайне непрофессионально. Но, оно было одобрено аналогичными комиссиями «высших» инстанций. Поэтому, как «казус» было принято. Это «казусное» заключение гласило: «Теоретически, больной, страдающий органическим слабоумием, развившимся на фоне обширного поражения вещества головного мозга в результате кровоизлияния, мог иметь кратковременные „проблески“ сознания, ибо был левшой, а кровоизлияние у него было в левом полушарие (у левши, „главное“ правое полушарие). В состоянии „проблеска сознания“, поняв безысходность своего положения, и будучи сильной личностью (что, явствует из его персонального дела), он мог совершить самоубийство. Но, если считать, что все три раза, он сам стрелял в себя, то нужно сделать еще несколько теоретических допущений. А именно, что ни после первого выстрела в сердце, ни после второго выстрела в рот, у него не было болевого шока, который, при имеющихся на теле повреждениях, должен бы быть. И в такой степени, что сознания лишился бы и психически сохранный человек. Хотя, опять, учитывая левую организации погибшего, можно допустить, что она могла (теоретически!) обеспечить ему способность стрелять все три раза. Но, если сделать такое допущение, для человека с левой организацией психики, то два последних выстрела (а, не исключено, что все три!), он выполнил, будучи в состоянии сомнамбулизма».

Оставался для следствия, правда, один вопрос. Кто подложил больному его пистолет? Но, этот вопрос, прокурор Края вынужден был «завуалировать». Ибо, только следователь сказал начальнику Управления, что «вынужден допросить каждого сослуживца покойного, на предмет выяснения, кто принес ему оружие, и положил под подушку», как все сотрудники Управления, во главе с начальником, дружно дали письменные признания, в которых было сказано, что «пистолет принес моему товарищу №, и положил его под подушку, когда он спал, я. В чем чистосердечно признаюсь, и подписываюсь». Следователь также был другом погибшего. Поэтому, он написал более пространное заявление на имя прокурора. В котором говорилось, в частности: «… так как я принес оружие гражданину №, и положил его под подушку, то прошу отстранить меня от ведения дела». Эту просьбу прокурор не удовлетворил.

А, кто мог бы вести это уголовное дело? Ведь, даже в Москве и Ленинграде были у парня друзья в Органах. Сколько их было – никто не знал!

Но, это еще не конец истории. Был в ней еще один поучительный момент. Его можно бы обозначить вопросом: «Какова цена врачебной ошибки?» Для этого, вернемся к описанным выше событиям. Не искушенные в юриспруденции друзья следователя недоумевали, почему он не задал судебно-медицинскому эксперту вопрос, каков механизм острого и обширного нарушения мозгового кровообращения, у молодого, здорового, тренированного мужчины? Этот же вопрос задал ему прокурор. «Я не хочу еще одного уголовного дела!», – ответил следователь. «Вы хотите скрыть преступление? Спасти безответственного негодяя от наказания, чтобы он еще кого-нибудь «вылечил»?», – недоуменно спросил прокурор. «Наоборот, я хочу справедливого наказания! – Ответил следователь. И добавил – Вы, за свою долгую работу в прокуратуре, наказали хотя бы одного врача? Или, они все работают безупречно?» Прокурор промолчал. А следователь (он тоже был якут) неожиданно сказал: «Я доверяю своим соплеменникам. Если бы врач был не якут, а еврей, или русский, я возбудил бы против него уголовное дело, заранее зная, что Вы, товарищ прокурор, это дело закроете, «за недостаточностью доказательства о «преступной халатности врача»!» А, раз врач наш, пусть наш народ решит его судьбу!» Дело в том, что в городе давно уже все говорили, что «острое нарушение кровообращения у майора наступило от приема таблеток нитроглицерина, которые он принял по совету лечащего врача, давшему ему пластинку этого лекарства. Хотя сам врач, прекрасно знал, что боли «в сердце», на которые жаловался майор, никакого отношения к его здоровому сердцу не имели.