Сергей Попов - Алюксер, или Блудная страсть у актеров и разведчиков. Книга-талисман

Никто и вообразить не мог, до какой степени в результате народ полюбил свою власть! Налоги собирались на 200 процентов, коммунальные услуги люди оплачивали в полном объеме, причем сразу на две жизни вперед. Мусор попадал точно в урны. И даже плевать стали не на землю, а в специальные шелковые платки. Конечно, порки показывали по телевидению. Одни – по местному, другие – по центральному. После таких эфиров шахтеры больше не стучали касками по горбатому мосту напротив Дома Правительства, требуя зарплаты, хотя ее по-прежнему не получали, наоборот, в этих самых касках они бережно везли из Кузбасса, Коми, Тулы, кто домашние пирожки, кто – самодельные пельмени, кто – клюквенный кисель, чтобы вручить их тому представителю власти, чью задницу на днях отчаянно месили мускулистые мужики, вручали и ехали обратно голодать. Вот какие чудеса творит с русскими людьми такое чувство, как жалость!

После порки полагалась премия. Я получил в кассе деньги и стал думать о Гульсары. Знает ли она, что именно я претерпел ради нее, на какую пытку пошел? А кстати, знают ли жены остальных слуг народа, какой болью и унижениями оплачиваются их шубки, сапожки, их поездки на курорт? Какой чудовищный договор со своей душой надо заключить чиновнику, чтобы оплатить все это? Да, они знают. Они, жены русских чиновников, это те же самые жены декабристов, которые в трудный час всегда находятся рядом. Знает и моя жена, Гульсары, и встретит меня сейчас цветами, пышным обедом, жаркими ласками.

«Славно выдрали?» – спросила Гульсары. Вместо ответа я протянул ей деньги. «О, тебе большую премию дали! – сказала «жена декабриста», убирая деньги в кастрюлю, из которой только что достала курицу. – Деньги, это очень кстати, потому что нам нужно нанять еще одного личного психолога.» «К Тане?» – поинтересовался я. «Нет, к попугаю. Я кстати уже написала об этом своей тете в Козлы-Орду, – сообщила мне женщина моей мечты, намазывая куриным жиром мне задницу. «Ты послушай, какое эта паскуда-тетка нам прислала письмо: «У вас в Москве все занимаются только собой и никто не занимается птицами. А что же это за жизнь без пичуг? Нет, хоть режьте меня на сто частей, а я, хоть и живу в Козлы-Орде, вам не завидую.» «Вот дрянь! Не завидует она нам! Завтра же у моего попугайчика будет личный психолог. И поди напиши еще раз, что в Москве я не занимаюсь птицами. Урою, коза драная!» При упоминании драной козы у меня почему-то почернело в глазах, и я подумал: «Женщины, женщины, как мало вы знаете о нас, о тех, кто вас любит. А может быть именно оттого, вы так беззаботны и так прекрасны. Поэтому спасибо Вам, любимые, за то, что вы ничего о нас не знаете и не хотите знать».

Разговор о попугайчике происходил уже за столом. В центре стола была все та же курица, растерзанная наполовину, на скатерти валялись ее недожеванные куски, в одном из которых застрял верхний мост моей тещи. – Нетрудно было догадаться, кто из обедающих уже поперхнулся. «Кушай», – сказала мне теща-Таня, взяла со стола и протянула мне именно тот кусок, в котором застрял ее мост. «Если я брал куски пищи из рук своей любимой женщины, Гульсары, то как я могу не взять подобное из рук той, кто произвел эту женщину на свет» – подумал я и захрустел во рту Таниным объедком.

Я хрустел и думал: «Жены декабристов… А может быть это такая же красивая легенда, как та, что я выдумал о женах чиновников, когда шел домой после порки? Может на самом деле все было приземленней и прозаичней? Ну и пусть легенда! Красивая легенда помогает жить, дает силы отрываться от земли и устремляться ввысь! Красивая легенда полезней, чем сухая правда. У всех тех, кто корчился сегодня рядом со мной на столах, тоже есть красивая легенда о своей жене, легенда, которая дает им силы быть чиновником в этой параллельной Руси.

«Кстати, – сказала Гульсары, – я тут переспала кое с кем и тебя выдвигают депутатом. Там платят больше и порют реже. Завтра у тебя встреча с избирателями.»

Я шел на встречу с избирателями, а сам думал об адюльтере Гульсары. Что чувствовала она, изменяя мне, что думала в эту минуту, как невольно сравнивала с тем другим и в чью пользу было ее сравнение? Нестерпимую боль причиняли мне эти мысли, такую боль, что хотелось ее прервать даже ценой немедленного сокращения своей жизни. А главное, почему она с такой откровенностью рассказала мне обо всем? И вдруг этот последний вопрос открыл мне глаза, заставил по другому взглянуть на поступок своей жены. Я провел параллель. Что чувствует Гульсары, когда ложится в постель со мной? Она чувствует только вкус недоеденной курицы, куски которой застряли в зубах. О чем думает она в минуты близости? – Она думает о том, сколько еще осталось застрявших в зубах кусков и как их достать. Поэтому есть ли моей жене смысл скрывать факт, что она выковыривала курицу из зубов, находясь при этом с другим мужчиной? – Такого смысла нет. В этом случае была ли измена? – Нет, измены не было, потому что, находясь что в моих объятиях, что в объятиях другого мужчины, Гульсары всегда остается верна своей главной любви – вареной курице. В сущности что она сделала? Она, дожевывая аппетитные кусочки птицы рядом с другим мужчиной, устроила меня на престижнейшую работу. Депутат! Это тебе не хухры-мухры. Какая жена декабриста смогла бы такое? Может быть Мария Волконская? – Как бы не так! А моя смогла! Умничка! И я должен быть ее достоин. Поэтому следует взять себя в руки и думать не о мнимом адюльтере, а о том, что я буду говорить своим избирателям. Ведь у меня с ними встреча, а я к ней не готов. И я усилием воли повернул свою мысль в нужном направлении.