В. Болоцких - Опыты психоанализа Клио

Вл. Соловьёв чётко формулировал своё понимание «русской идеи», предназначения России в мире: «Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трёх главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы – вот в чём русская идея». 25 25 Там же. С. 66—68.

Что такое Вселенская Церковь, которой должна (именно должна) служить Россия, является ли ею римская католическая церковь, или это какое-то новое объединение христианских церквей, не поясняется. А христианских церквей и течений много. Почему Россия должна обратить все свои национальные дарования на осуществление «социальной троицы», на восстановление «божественной Троицы вместо того, чтобы решать свои земные проблемы и использовать для этого свои национальные дарования? Ответа нет.

Идеи Вл. Соловьёва о приобщении России к вселенской церкви (он вряд ли имел подразумевал под ней римскую католическую в том виде, как она существует, но понималось это большинством читателей именно так), критика православия и российского самодержавного абсолютизма не получили распространения. В то же время идеи всеединства, богочеловечества и великой миссии русского народа очень характерны для создателей разных версий «русской идеи». Одним из характерных примеров является Н. А. Бердяев, прошедший путь от увлечения марксизмом к религиозной философии и русской идеи на её основе.

Бердяев исходил из двойственности как творчества русского духа, так и исторического бытия, что видно у славянофилов и Достоевского, и писал в «Душе России» (1915—1918 гг.): «Бездонная глубь и необъятная высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь, сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной свободы во Христе (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не такова ли сама Россия?»

Далее Бердяев выделил основные антиномии российской жизни. Россия самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире, а русский народ – самый аполитический, никогда не умеющий устраивать свою землю. И в то же время, Россия – самая государственная и самая бюрократическая страна в мире, русский народ создал могущественнейшее государство в мире, величайшую империю. Россия – самая «не шовинистическая страна в мире», «русские почти стыдятся того, что они русские», им чужда национальная гордость и часто даже национальное достоинство. Но Россия и «самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой всё национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой», «Россия почитает себя не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире».

И так во всём, полагал Бердяев, можно установить бесчисленное множество тезисов и антитезисов, вскрыть много противоречий. Россия страна безграничной свободы духа, странничества и исканий Божьей правды, самая не буржуазная страна, в ней нет мещанства, которое отталкивает и отвращает русских от Запада. И соответственно – наоборот. 26 26 Бердяев Н. А. Душа России // Русская идея. М., 1992. С. 297—305.

Идея противоречивости, антиномичности России прослеживаются и в других работах Бердяева, более поздних, например, «Истоки и смысл русского коммунизма», «Русская идея».

Причину этой особенности России, «корень этих глубоких противоречий» Бердяев усматривал «в несоединённости мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество – вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного». Поэтому всё «мужественное, освобождающее и оформляющее было в России всегда как бы не русским, заграничным, западноевропейским, французским или немецким или греческим в старину. Россия как бы бессильна сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя личность. Возвращение к собственной почве, к своей национальной стихии так легко принимает в России характер порабощённости, приводит к бездвижности, обращается в реакцию». Проблема в том, что «Россия невестится, ждёт жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею». 27 27 Там же. С. 304.