Пауль Наторп - Избранные работы

Вопрос теории, словом, есть вопрос духовной свободы. Слова Мефистофеля к верующему ученику: «Теория, мой друг, сера везде…» – потому звучат так глубоко по-мефистофельски, что в дерзновенном пренебрежении к той серьезной ответственности, на которую указывает теория, зарождается иллюзия золотой свободы и в то же время подрывается корень истинной свободы, свободы самостоятельно достигнутого убеждения. Настоящее мнение этого опытного знатока людей откровенно высказывается, когда он остается наедине с самим собой, в торжествующем:

Лукавство этих слов заключается в противопоставлении теории и жизни: как будто теория не есть жизнь, как будто достойная жизни жизнь может быть без размышления; как будто можно жить, только не размышляя, или размышлять, только отрешившись от жизни. Человек, действительно знавший кое-что в жизни и не считавший себя затерянным в тумане теории, – Жан Жак Руссо – был того мнения, что жизнь для человека есть сознание. И если бы воспитание было, как оно должно быть, самой живой жизнью, то именно поэтому оно потребовало бы наивысшего сознания. Но это недостижимо, если безудержно отдаться течению жизни и деятельности. Нужно когда-нибудь остановиться и сосредоточенно предаться размышлению и исследованию. Конечно, если ограничиться одними размышлениями, то не хватит духа вновь проверить в жизни и на деле результат своего размышления, тогда, конечно, погибли бы лучшие плоды размышления. Поэтому мы, конечно, вправе требовать постоянного обращения от теории к практике жизни. Но из этого ни в коем случае не следует, что можно вообще порицать сознательное исследование и кричать, что оно враждебно жизни, что оно связывает деятельную энергию. Нельзя спорить и с тем, что более глубокое размышление требует больше времени и досуга и что прежде всего должен сделать глубокий глоток из ключа сознания тот, кто хочет потом ринуться в жизнь со всей энергией и радостью своей собственной сознательной, убежденной деятельности в мощную жизнь духовного развития, сотрудничества в подготовке нового дня человечества, т. е. воспитания в широком и великом смысле слова, к которому причастен, конечно, не только цеховой воспитатель.

Вот чему должна способствовать теоретическая разработка педагогики, вот в чем нельзя без нее обойтись. Она действительно хочет служить практике и, следовательно, жизни; но она хочет служить им, руководя ими, не извне, как чуждая сила, но живя в каждом, кто призван сотрудничать в общем деле. Воспитание есть именно введение теоретически познанного в дело человеческой жизни. Воспитание, «педагогика», есть возведение ребенка, именно ребенка, на степень человека – несовершеннолетнего к совершеннолетию. Но совершеннолетним называют человека только зрелого сознания, следовательно, в конце концов сознания научного. Следовательно, и к совершеннолетию может в конце концов вести только наука.

Высшее же руководство делом воспитания принадлежит только основной науке – философии. Доказать это положение и есть цель настоящего исследования. Единство плана, которым должна быть внутренно, центрально связана вся работа воспитания, т. е. образование из человека человека, возможно только благодаря центральному единству познания, которое простирается на всю область того, что можно назвать человеческим духом, как со стороны объективного содержания, так и со стороны того способа, каким оно нами субъективно переживается. Но это центральное единство познания есть задача философии, тогда как идущее к периферии расширение ее есть дело всех наук вместе.

Итак, это – обоснование по существу, если задача педагогики как науки исторически всегда ставилась в связи с философией. Уже у древних софистов, которым принадлежит слава впервые в культурном мире Запада возвысить воспитание до проблемы собственного научного исследования, заметна внутренняя тенденция к этой связи, хотя их сознательное стремление направлялось больше к тому, чтобы приспособить философию к потребностям практики, чем практику к требованиям философии. Но во всей глубине единство философии и педагогики постигнуто Платоном [56] , который с одинаковым правом может быть назван научным основателем как той, так и другой. Философия, вся философия, для него существенно служит как указанием пути («метод») человеческого образования, так и указанием пути (метод) наук; и обратно, для него истинное и полное воспитание, включающее в себя решительно все социальные порядки и, следовательно, социальную жизнь человека вообще, есть не что иное, как практически примененная философия, – буквально: «стремление к мудрости», стремление дать возможность разуму и науке человека стать действительно наивысшей силой и наполнить этой силой всю человеческую жизнь. На деле этого достиг уже учитель Платона – Сократ, хотя он и не облек этого в формулу. Особенно достойно внимания у обоих то, что они стремились подойти и подошли к педагогике не только со стороны этики, но с одинаковым успехом, даже раньше и основательнее, со стороны логики, так как всякое познание, даже и теоретическое, есть вместе с тем самопознание, уразумение самого себя и взаимное уразумение: учить и учиться. Прежде всего должно быть пробуждено самосознание; рождение собственно познания нуждается в помощи при родах. Принцип «общения» в воспитании, как мы выражаемся, был для обоих философов таким же жизненным, как и принцип «спонтанности», т. е. самодеятельного зарождения всего содержания образования в образующем себя духе. Философствовать означало для обоих существенно и первоначально «философствовать вместе» (συμφιλοσοφετν). Человек становится «мудрым», т. е. совершеннолетним и, следовательно, воспитанным, не иначе, как через общение, в общении. Вот действительно собственный корень понятия воспитания: человек нуждается в человеке для того, чтобы стать человеком, как это поразительно изображено у Платона в образе духовного рождения, особенно в «Пире».