Сергей Рубинштейн - Бытие и сознание

В отождествлении психического с сознательным И. М. Сеченов видел существенную причину того, что психическая жизнь представляла собой «такую пеструю и запутанную картину без начала и конца, которая во всяком случае заключает в себе крайне мало приглашающего начать исследование с нее». «…В прежние времена, – писал И. М. Сеченов, – „психическим“ было только „сознательное“, т. е. от цельного натурального процесса отрывалось начало (которое относилось психологами для элементарных психических форм в область физиологии) и конец…» (т. е. действие, поступок) ( Сеченов И. М. Кому и как разрабатывать психологию // Избр. филос. и психол. произв. – М.: Госполитиздат, 1947. – С. 252—255).

И. П. Павлов писал: «…Мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного». Одну из причин слабости психологического исследования он усматривал в том, что оно ограничивается сознательными явлениями. Поэтому и психолог при его исследовании находится в положении человека, который идет в темноте, имея в руках фонарь, освещающий лишь небольшие участки. «…С таким фонарем трудно изучить всю местность» ( Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных // Полн. собр. соч.: 2-е изд. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – Т. III, кн. 1. – С. 105).

О наличии таких явлений говорят экспериментальные факты, свидетельствующие о том, что испытуемые могут адекватно реагировать на признак, наличие которого они не осознают, в котором они не могут дать отчета. См., например, Котляревский Л. И. Отражение непосредственных условных связей в корковой символической проекции // Труды лаборатории физиологии и патофизиологии высшей нервной деятельности ребенка и подростка. Т. IV // На пути к изучению высших форм нейродинамики ребенка / Под ред. проф. А. Г. Иванова-Смоленского и Э. Ю. Шурпе. – М.: Госмедиздат, 1934. – С. 446—447; см. также Торндайк Э. Процесс учения у человека. – М.: Учпедгиз, 1935. – С. 58—59 и 67—69.

Так же, по-видимому, объясняются факты, которые вслед за Бернхеймом (Bernheim) описал Жане (Janet). Бернхейм квалифицировал факты, о которых идет речь, как «негативную галлюцинацию». Заключались они в том, что испытуемому в гипнотическом состоянии внушалось, чтобы он не видел определенного объекта; по пробуждении указанный объект исчезал из поля зрения испытуемого. Подобно этому Жане внушал своим испытуемым, что бумажки, помеченные крестом, не могут быть видимыми. По пробуждении испытуемого Жане раскладывал перед испытуемым десять бумажек и предлагал их сосчитать. Испытуемый насчитывал шесть бумажек; четырех, помеченных крестами, он не видел. В другом варианте этих опытов Жане делал на бумажках, которые он хотел сделать невидимыми, надпись «невидимый» и таким образом устранял их из сознания. См. Janet Ð. La Personnalite. Ch.VII «Le probleme de la conscience». – Paris. – P. 143. Здесь значок (крестик) или надпись («невидимый») на бумаге превращались в тормоз для ее восприятия. В этих последействиях гипнотического внушения выступала общая закономерность осознания действительности, постоянно действующая и в нормальном восприятии. На многие стороны действительности в зависимости от обстоятельств надеваются (а потом снимаются) шапки-невидимки.

Нужно вообще сказать, что функциональное построение психологии искусственно разрывает и разносит по разным рубрикам (восприятие, память и т. п.) явления, по существу совершенно однородные, выражающие одни и те же психологические закономерности. Необходима коренная перестройка и в этом отношении. В дальнейшем основная часть психологии должна будет строиться как система закономерностей, общих для явлений, относимых к разным функциям, к разным процессам.

Свобода нередко трактовалась чисто негативно как несвязанность ничем, свобода от всего, способность сказать «нет» всему на свете.

Для Сартра само существование человека – в такой негативной свободе. Поэтому человек для него – представитель небытия ( neant ), чисто негативное существо; жизнь его – сплошной ряд сведений всего, с чем он соприкасается, к небытию ( neantissements ).

На самом деле то, что мы принимаем, может сперва выступать с меньшей конкретностью, чем то, что мы отвергаем, но всякое отрицание всегда все же совершается с каких-то, пусть еще недостаточно выявленных позиций, и именно эти позиции – то положительное, ради, во имя чего человек отвергает ему навязываемое, определяет смысл и ценность его отрицания. Важно не только против чего, но и за что борется человек. Всякое отрицание имплицитно заключает какое-то утверждение. Всякая борьба против чего бы то ни было, в конце концов, оборачивается и раскрывается как борьба за что-то, и именно то, с каких позиций, за что велась борьба, определяет, в конечном счете, ее смысл и значение.