Сборник статей: С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии

У Анны был огромный творческий талант, на который мы смогли опереться. Она не могла выразить свои переживания словами, но находила другие пути для этого. Во время танца, в игре на пианино и рисовании она выражала свой трамирующий опыт. Благодаря этому она освобождалась от ощущения, что находится в плену опасности. Внешние события поддержали процесс дистанцирования от пережитого.

Я со своей стороны придавала большое значение тому, чтобы поддержать Аню прежде всего в ее возможности быть самой собой. Я отчетливо ощущала, что она на самом деле лишь защищается, что я легко могу понять ее и дать ей возможность проявлять себя такой, как она есть – со всеми своими особенностями. Я видела, насколько ранили Аню попытки окружающих дисциплинировать ее. Ей казалась, что ее отвергают и отталкивают. Благодаря пережитому опыту принятия и уважения Аня научилась отвечать за себя и оставаться собой, что помогло ей вновь найти в себе покой.

Längle A.Personale Existenzanalyse // Wertbegegnung. Phänomene und methodische Zugänge / Längle A. (Hrsg.). Wien: GLE-Verlag, 1990. S. 133–160.

Längle A.Was bewegt den Menschen? Die existentielle Motivation der Person. Referat bei Tagung der GLE am 3. April 1992 in Zug, CH. Veröffentlicht 1999 unter dem Titel: Die existentielle Motivation der Person // Existenzanalyse. 1999. Bd. 16. № 3. S. 18–29.

Längle A.Das Ja zum Leben fnden // Süchtig sein. Entstehung, Formen und Behandlung von Abhängigkeiten / Längle A., Probst Ch. (Hrsg.). Wien: Facultas, 1993. S. 13–32.

Встреча с инвалидом обращает терапевта к собственным блокадам и травмам: встреча с людьми со сниженными возможностями – само напоминание о человеческой слабости и бренном теле – может помешать терапевту в его работе, затрагивая его как человека. Если смотреть глубже, то в терапевтическом процессе у нас часто возникают чувства, похожие на патологические чувства пациента-инвалида, и тогда встает вопрос: о ком, собственно говоря, идет речь в терапии? Терапевту, работающему с инвалидом, приходится сойти с пьедестала, а это требует мужества. Смирение помогает нам идти с человеком-инвалидом по терапевтическому пути. Оно является основой терапевтической установки и экзистенциально-аналитически обоснованного пути.

Эту тему я хотел бы осветить на примере женщины с приобретенной множественной инвалидностью и одновременно на примере моего самого сложного случая в терапевтической практике – меня самого.

С фрау Майер я встретился у нее дома – по роду моей работы я должен беседовать с прооперированными пациентами. Причиной ее инвалидности были операции на мозге, которые проводились из-за постоянно растущей злокачественной опухоли. После каждой операции она приобретала все новые ограничения: сначала инвалидная коляска, затем паралич лица, утрата чувства обоняния и вкуса, сюда добавились параличи голосовых связок и растущая глухота. До болезни фрау Майер была привлекательной женщиной, она жила в счастливом браке, у нее был ребенок. Произошедшие с ней изменения повлекли разрыв отношений. Муж ушел, забрав с собой ребенка.

Целостность личности фрау Майер, конечно, была сильно нарушена и даже частично утрачена, так как она не смогла принять и интегрировать свои физические ограничения. Она переживала свое Я как разрушенное немощью, все меньше соотносилась с миром и с собой, и стиль ее жизни, привязанный к воспоминаниям и переживанию того, что было утрачено, сделал ее пассивной и, по сути, усиливал ее деструктивные желания.

Встреча с инвалидом неизбежно вызывает вопрос о скрытом содержании жизни, о собственном «мочь-быть-в-мире». С того, как терапевт относится к вопросу Бытия, начинается его понимание самого себя и своей работы. «Therapeuo» в первоначальном смысле означало «служа, быть близко», а в дальнейшем это слово приобрело значение восстанавливать, лечить. Терапевт не может устранить физический недуг, его целью является восстановление изначальной целостности и единства человека, именно этого эффекта можно ожидать от служения в близости.

Тот, кто работает с немощью другого человека, обращается и к собственному опыту обхождения со своей немощью, своими слабостями и ограничениями. Терапевту просто необходимо иметь опыт страдания, вызванного переживанием собственной слабости, а также опыт совладания с ней. Если терапевт, несмотря на эмпатию и признание ценности личности пациента, предстает как неуязвимый «колосс», то инвалиду в терапевтических отношениях очень трудно принять слабость как свою особенность. Находясь в контакте с собственной слабостью, терапевт может способствовать тому, чтобы другой принял свою слабость.