Малкольм Гладуэлл - Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов

– Кэндис, у тебя есть деньги на автобус?

– Ага.

– Я не могу тебя забрать, – сказала мать.

И вернулась к уборке. Разложила выстиранное белье. Похлопотала по дому. Но внезапно остановилась. Что-то было не так. Женщина взглянула на часы. Кэндис уже должна была быть дома. На улице резко похолодало. Пошел снег. Уилма вспомнила, что Кэндис с утра довольно легко оделась. Она металась между окном в прихожей и окном на кухне, выходящим в переулок. Кэндис могла появиться и оттуда, и оттуда. Шли минуты. Пришло время ехать за мужем. Уилма усадила обоих детей в машину и медленно двинулась по Тэлбот-авеню, дороге, соединявшей район Дерксенов со школой Кэндис. Заглянула в окна магазинчика 7-Eleven, где иногда зависала ее дочь. Подъехала к школе. Двери оказались заперты. «Мама, где она?» – спросила ее девятилетняя дочка. Они поехали к офису Клиффа.

«Не могу найти Кэндис, – сообщила она мужу. – Я волнуюсь».

Вчетвером они направились к дому, вглядываясь в прохожих. И сразу принялись обзванивать друзей Кэндис. С обеда ее никто не видел. Уилма отправилась поговорить с мальчиком, с которым кокетничала дочь, когда позвонила домой. Он видел, как та шла по Тэлбот-авеню. Дерксены позвонили в полицию. В одиннадцать часов вечера того же дня в дверь постучали двое полицейских. Усевшись за обеденный стол, они принялись расспрашивать родителей о том, хорошо ли Кэндис жилось дома.

Дерксены организовали поисковую группу, в нее вошли люди из их церковного прихода, из школы, где училась Кэндис, и вообще откуда только можно. По всему Виннипегу расклеили листовки «Вы видели Кэндис?». Это были самые масштабные поиски в истории города. Они молились. Плакали. Не спали. Прошел месяц. Вместе с двумя младшими детьми они пошли в кино на Пиноккио, но смогли досмотреть только до того момента, когда Джеппетто бродит с разбитым сердцем в поисках потерянного сына.

В январе, через семь недель после исчезновения Кэндис, Дерксенов пригласили в местный полицейский участок, где два сержанта, ведущих дело, сказали, что хотят сначала поговорить с Клиффом. Через несколько минут они проводили Уилму в комнату к мужу и закрыли дверь. Тот помолчал, а потом сказал: «Уилма, они нашли Кэндис».

Ее тело оставили в сарае, в четверти мили от дома Дерксенов. Она была связана по рукам и ногам. Девочка умерла от переохлаждения.

Дерксены пережили такой же удар, как и Майк Рейнольдс. Виннипег на исчезновение Кэндис отреагировал так же, как и Фресно на убийство Кимбер Рейнольдс. Дерксены скорбели, как скорбел Майк Рейнольдс. Но на этом сходства между двумя трагедиями заканчиваются.

По возращении Дерксенов из полиции в их дом начали стекаться друзья и родственники. Они провели там весь день. К десяти вечера остались только сами Дерксены и самые близкие друзья. Они сидели на кухне и ели вишневый пирог. В дверь позвонили.

«Я подумала, кто-то, должно быть, забыл перчатки или еще что, – вспоминает Дерксен. Во время нашей беседы она сидела в садовом кресле на заднем дворе своего дома в Виннипеге. Она говорила медленно и сбивчиво, вспоминая самый долгий день в своей жизни. Она открыла дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина. – Он сразу сказал: “Моего ребенка тоже убили”».

Мужчине было за пятьдесят, на поколение старше Дерксенов. Его дочь убили в булочной несколькими годами ранее. За арестом подозреваемого по имени Томас Софонов последовали три судебных процесса. Он отсидел четыре года в тюрьме, после чего был освобожден апелляционным судом. Незнакомец сидел у них на кухне. Получив кусок вишневого пирога, он поведал им свою историю.

«Усевшись вокруг стола, мы молча смотрели на него, – рассказывает Уилма Дерксен. – Помню, как ему пришлось пройти через все три процесса. У него был такой маленький черный блокнотик, совсем как у репортеров. Он описывал все подробности. Даже сохранил все счета. Выложил их в ряд. Рассказывал о Софонове, о том, как невыносим был процесс следствия, какое ожесточение он испытывал из-за отсутствия справедливости, неспособности системы возложить вину на кого бы то ни было. Он хотел какой-то ясности. Все эти процессы раздавили его. Разрушили его семью. Он больше не мог работать. Потерял здоровье. Сидел на таблетках, я думала, у него случится сердечный приступ прямо на кухне. Вряд ли он развелся с женой, но по тому, как он говорил, складывалось впечатление, что между ними все кончено. Он мало говорил о дочери. Только абсолютная зацикленность на справедливости. Мы ее видели. Ощущали. Он без конца повторял: “Я рассказываю все это, чтобы вы понимали, что вас ждет в будущем”. Наконец, вскоре после полуночи он замолчал. Он взглянул на часы. Монолог был завершен. Он поднялся и ушел».