Если верить Дэвиду Иглману, мозг напоминает скорее сложную экосистему, чем хорошо продуманный механизм. Конечно, условно можно сказать, что каждая мозговая зона выполняет определенную функцию, тем не менее в таком функциональном распределении каждая из зон постоянно конкурирует с другими участками мозга. Например, обработка визуальной информации одновременно осуществляется различными типами клеток и участками мозга. То же самое можно сказать о когнитивных процессах. К примеру, мораль не подчиняется единому принципу, а зависит от работы нескольких конкурирующих систем. Некоторые из них основаны на отвращении, другие управляются логикой, а третьи — гневом, и порой мы замечаем, что эти системы вступают в конфликт друг с другом.
Иглман сравнивает мозг с парламентом, в котором заседают противоборствующие фракции и партии, а распределение власти постоянно меняется. В этом сравнении он не указывает, имеется ли в таком парламенте президент, однако нас так и тянет предположить, что такая сила там присутствует — иначе кто же будет следить за порядком? Но это предположение будет ошибочным — в мозге, как и в муравейнике, подобного правителя не существует. Принято считать, что муравьи делятся на три группы — рабочие, солдаты и муравьиная матка, или королева. Такая структура весьма напоминает общественную иерархию, но подобного устройства в муравейнике не наблюдается. Королева не отдает приказов, муравьи-рабочие никому не подчиняются, а над солдатами не стоят офицеры. Вместо этого происходит куда более удивительный процесс: жизнь в муравьиной колонии организуется благодаря сложной системе запахов и выделяемым феромонам. Каждый муравей реагирует на еду и препятствия и распознает другие запахи. Его жизнь представляет собой цепочку простейших действий, в совокупности образующих более сложные поведенческие реакции. В результате муравьям удается строить продуманные муравейники со специально отведенными местами для для мусора, кладбищами и системой защиты от наводнений. При этом никто из участников строительства не осознает, чем на самом деле занимается.
Сравнивая наш мозг с лесом или муравьиной колонией, мы намного ближе к правде, чем когда сравниваем его с механизмом. «Участники» происходящих в нашем мозге процессов осуществляют сложное взаимодействие друг с другом и постоянно соперничают, а кроме того, они сами не осознают, какой цели хотят добиться. Нашу способность к осознанным воспоминаниям и анализу тоже нельзя считать главенствующей силой — скорее можно провести аналогию с историком, который пытается составить связный рассказ на основании известных ему данных. Нейробиолог Майкл Газзанига назвал участок мозга, выполняющий эту функцию, толкователем и подчеркнул, что тот во многом схож с историками: главное для толкователя — составить красивую историю, а о ее правдивости он почти не заботится.
Шведские ученые Ларе Халл и Петер Юханссон из Лундского университета провели эксперимент под названием «Слепой выбор». Его участникам показали фотографии двух человек и попросили указать на того, кто им больше нравится. После этого экспериментатор протягивал им снимок и просил более подробно рассказать, почему этот человек вызвал у них симпатию. На первый взгляд, эксперимент кажется скучным, если не учитывать одного секрета: перед тем, как протянуть испытуемому понравившийся снимок, организатор подменял его на фото человека, который изначально участнику не нравился. Подмены участники не замечали и думали, что смотрят на снимок, который им понравился. Более того, они приводили множество причин, почему им понравился именно этот снимок. Согласно гипотезе Газзаниги, эти причины придумывал «толкователь» с целью связать визуальную информацию и высказывание участника. Халл и Юханссон провели похожий эксперимент, в котором подменяли заполненные участниками анкеты и просили испытуемых обосновать свои политические предпочтения, хотя на самом деле они не совпадали с теми, которые участники указали, заполняя анкеты. Звучит странно, но мы склонны защищать собственный выбор независимо от того, что именно выбрали.
Если наш мозг действительно похож на муравейник или парламент, значит, искать личность, некое внутреннее «я» или характер так же бессмысленно, как пытаться определить национальное самосознание какого-то определенного народа. Безусловно, время от времени подобные рассуждения могут даже оказаться полезными, но очевидно, что поведение народа обусловлено исторической эпохой, государственной политикой, состоянием войны и условиями жизни. Толкование человеком собственного «я» тоже не более объективно, чем политические лозунги.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу