«Психопаты» В. М. Шукшина — сложные, неоднозначные фигуры: их характеры наиболее колоритно проявляются в затруднительных ситуациях, высвечиваясь в разнообразных напряженных взаимоотношениях. Редко в каком герое рассказов Василия Макаровича не обнаруживается чувство разлада, раздерганности, озорничанья. Одни не выдерживают душевною разлома и кончают жизнь самоубийством (как это сделали Спирька и Колька Паратов, обаятельный парень из рассказа «Жена мужа в Париж провожала»), другие бесконечно мечутся, мучаются, неся в груди «тяжелое, злое чувство» (как Веня Збицкий из рассказа «Мой зять украл машину дров» или Серега Безменов — «Беспалый»), третьи время от времени «для разрядки» устраивают себе нечто похожее на «праздник души» (как Егор Прокудин из «Калины красной» или Максим Ярисов из рассказа «Верую» с его бесовской пляской вокруг стола: «Тут — или плясать, или рвать на груди рубаху и плакать, и скрипеть зубами»). Костя Великов, прозванный «Алешей Бесконвойным» «за редкую в наши дни безответственность, неуправляемость», слепо отстаивает свое право на отдых в субботние и воскресные дни, парясь по пять часов, «как ненормальный».
У многих персонажей возникает протест против человеческого хамства, равнодушия, унижения достоинства. Ванька Тепляшин (из одноименного рассказа) устраивает в больнице погром, не стерпев грубого обращения вахтера с его матерью: «Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов…». Сашку Ермолаева (рассказ «Обида») продавщица оскорбила в присутствии маленькой дочери и в ответ — бурная аффективная реакция («Всего затрясло… Это при дочери его так!»), прерванная лишь насмерть перепуганной женой. Такую же острую вспышку ярости дает Колька Скалкин («Ноль-ноль целых»), наткнувшись на издевательское отношение к себе: «Колька взял пузырек с чернилами и вылил чернила на костюм Синельникова… даже не успел подумать, что он хочет сделать, как взял пузырек… Плеснул — так вышло».
Каждый характер героев В. М. Шукшина неповторим, оригинален, единственный в своем роде. Вот так выписывает автор Гриньку Малюгина: «по общему мнению односельчан он был человек недоразвитый, придурковатый… с длинными руками, горбоносый, с вытянутым, как у лошади, лицом. Ходил, раскачиваясь взад-вперед, медленно, посматривал вокруг бездумно и ласково». Пожар на бензохранилище высветил героизм его души, заодно обнаружив и склонность к сочинительству: он нагромождает одну фантазию на другую, среди которых импульсивное заявление («И ляпнул»): «Меня же на луну запускали». Довольный произведенным эффектом («У всех вытянулись лица, белобрысый даже рот приоткрыл»), он развивает свою мысль: «Долетел до половины, и горючего не хватило. Я прыгнул. И ногу вот сломал — неточно приземлился… Между прочим, состояние невесомости перенес хорошо. Пульс нормальный всю дорогу». Несколько иное фантазирование, носящее неодолимый, почти насильственный характер, встречаем в рассказе «Миль пардон, мадам!». Бронька Пупков, «еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, легкий на ногу и на слово», много скандалил на своем веку, дрался, «его часто и нешуточно били, он отлеживался», ждал ярких впечатлений, новых слушателей, в кругу которых излагал один и тот же сюжет — «насчет покушения на Гитлера». Бронька предается воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаенным азартом, что слушатели невольно испытывают приятное, исключительное чувство. После «протрезвления» он «тяжело переживал, страдал, злился… И два дня пил дома». По структуре своей этот характер близок к истерическому, точнее, к тому его варианту, который мы считаем целесообразным определять как «синдром: Мюнхгаузена».
Есть среди героев В. М. Шукшина и другие социально-психологические портреты. Анатолий Яковлев, прозванный на селе обидным, дурацким прозвищем «дебил», является воплощением образа нонконформиста, не воспринимающего чувство юмора, тонких переживаний односельчан. Страсть к демагогическим вывертам, неумение понять духовный мир окружающих людей демонстрирует Александр Щиблетов (из рассказа «Ораторский прием»). А вот другой социальный тип — Глеб Капустин, герой рассказа «Срезал», «толстогубый белобрысый мужик сорока лет, начитанный и ехидный», одержимый навязчивой идеей «снять скальпы» с приезжих именитых гостей деревни. Он ждал подходящего момента, радовался ему — «взмывал кверху, говорил негромко, но напористо и без передышки — его несло». В итого — долгожданная реакция изумления земляков: «Неизменно удивлял, изумлял. Восхищал даже. Хотя любви, положим, тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще».
Читать дальше