Малкольм Гладуэлл - Разговор с незнакомцем [litres]

Истица, ее звали Джинна Мухаммед, ответила: «Прежде всего я – верующая, мусульманка, и это мой образ жизни. Я следую тому, что написано в Коране, поскольку для меня воля Аллаха священна. Пожалуйста, я могу снять никаб, но только при условии, что судьей будет женщина. В противном случае я никак не смогу выполнить ваше предписание».

Вот еще один пример: Джохар Царнаев, один из двух чеченских братьев, взорвавших несколько смертоносных бомб на Бостонском марафоне в 2013 г. В ходе процесса над Царнаевым главный вопрос состоял в том, сможет ли он избежать смертной казни. Прокурор Надин Пеллегрини убежденно доказывала, что подсудимый заслуживает смерти, потому что он не испытывает никакого раскаяния. Пеллегрини продемонстрировала присяжным фотографию, на которой Царнаев, находясь в тюрьме, показывает средний палец видеокамере в углу. «Вот его единственное последнее слово», – заявила Надин, добавив, что подсудимый «абсолютно не переживает, не раскаивается и не меняется». Накануне вынесения приговора Сет Стивенсон писал в журнале Slate : «Конечно, опасно слишком полагаться на сгорбленные плечи и дергающиеся мускулы, но Царнаев определенно не особо старался продемонстрировать присяжным стыд или раскаяние. У камер видеонаблюдения, передающих сигнал из зала суда в комнату прессы, недостаточно высокое разрешение, чтобы я мог утверждать это со стопроцентной уверенностью, но я ясно видел: когда Пеллегрини показала его фото со средним пальцем, преступник довольно ухмыльнулся». Разумеется, Царнаева признали виновным и приговорили к смерти. Десять из двенадцати присяжных после вынесения приговора сказали, что, по их мнению, подсудимый не чувствовал ни малейших угрызений совести. Но, как утверждает психолог Лиза Фельдман Барретт, вся эта дискуссия о том, сожалел или нет Царнаев о своих действиях, служит прекрасным примером того, насколько коварна наша вера в прозрачность. Присяжные думали, что все чувства Царнаева будут автоматически отражаться на его лице, в соответствии с американскими представлениями о том, как нужно выражать эмоции. Но ведь Царнаев не был американцем. Барретт пишет: «Если бы Царнаев чувствовал раскаяние за свой теракт на Бостонском марафоне, на что бы это походило? Он бы открыто плакал? Просил прощения у своих жертв? Объяснял бы ошибочность своего пути? Вполне может быть, если бы он следовал американским стереотипам для выражения раскаяния или если бы это был суд в голливудском фильме. Однако Царнаев – молодой мусульманин из Чечни. Он жил в США, и у него были близкие друзья-американцы, однако (по утверждению его защиты) Царнаев проводил много времени со старшим братом-чеченцем. Чеченская культура предполагает, что мужчины будут невозмутимыми перед лицом невзгод. Если они проигрывали сражение, они храбро принимали поражение – мировоззрение, известное как “чеченский волк”. Поэтому, даже если Царнаев ощущал раскаяние, он должен был сохранить невозмутимое лицо».

Лисичка Нокси. – Прим. пер.

И перечень любовников Нокс тоже был совершенно не тем, что все думали. Итальянские полицейские, пытаясь деморализовать девушку, солгали ей, сказав, что ее анализ крови на ВИЧ оказался положительным. Напуганная, запертая в одиночной камере, Аманда составила список мужчин, с которыми была близка, пытаясь понять, от кого из них могла заразиться.

Подобных недоразумений в этом деле без счета. Так, прокурору «все стало ясно», когда он попросил Нокс пройти на кухню и проверить, не пропало ли что из ящика, где хранились ножи. «Она поднесла ладони к ушам, зажала уши. Как будто вспомнила что-то: резкий звук или крик. Возможно, предсмертный вопль Мередит. Разумеется, я начал ее подозревать».

Или вот, например: обедая в компании друзей Мередит, Аманда внезапно принялась петь. «Но то, что дома в Сиэтле вызывало смех, в Перудже обернулось недоуменными взглядами, – пишет Нокс. – Мне не пришло в голову, что выходки, которые в Штатах сочли бы милыми, могут по-настоящему оскорбить людей консервативного склада, менее терпимых к непривычному».

«Я испытываю искреннее сочувствие к Аманде Нокс потому, что она поплатилась за свою необычность. Чудаки вроде нее сплошь и рядом встречаются в школьных и рабочих коллективах, – писал в одной из своих заметок о деле Керчер Том Диббли, проницательный оппонент обвинения. – В общем-то, это люди неплохие, но они вызывают в окружающих настороженность, и многие стараются на всякий случай держаться от них подальше».