Кэтрин Мэнникс - Как мы умираем

Во время лечения сложнее всего переносить тошноту. Эти мальчики очень, очень больны: все пять дней их тошнит и рвет. Сегодня есть противорвотные препараты нового поколения, но тогда мы действовали изощренно, давая им чумовую комбинацию лекарств: высокую дозу стероидов, седативные средства и медицинский препарат с каннабиоидами. Пациенты были сонными, счастливыми и под кайфом. Когда лекарства начинали действовать, в палате не смолкали непристойные шутки и смех. Несмотря на принадлежность к онкологическому отделению, в палате «Одиноких шаров» всегда царило веселье. Спустя пять дней лечения в памяти парней оставались только воспоминания о дружеском общении и ничтожно мало — о тошноте.

Алекс внимательно выслушал меня и, хотя все это было повторением информации, предоставленной клиникой, как это часто бывает с шокирующими новостями, запомнил немногое: «рак, везде, химиотерапия, анализы крови, количество сперматозоидов, выпадение волос, тошнота, нет сил работать». Такие положительные моменты, как «это излечимо, оптимистичные прогнозы, можно продолжать работать», просто остались без внимания. Он был в ужасе и стыдился этого. Будучи альпинистом, он мог справиться со страхом падения и внезапной смерти, но беспомощное наблюдение за ее приближением было парализующим. Он должен быть героем, как его тезка, а не беспомощной девой, привязанной к столбу в качестве жертвы дракону. Осознав свой страх, Алекс почувствовал себя трусом.

За занавеской раздается смех. «Бутч» Уилкинс, полузащитник сборной Англии, дает интервью по ТВ. Его только что спросили, как он справлялся с захватами защитников другой команды, пытающихся забрать мяч. За вопросом журналиста следует взрыв хохота прооперированных мужчин с единственным оставшимся «мячом». Черный юмор — их любимое оружие на публике. Алекс огорченно смотрит на меня, натягивает простыню до подбородка и шепчет: «Я никогда не смогу быть таким смелым, как они...» — по его щеке скатывается слеза.

― Вам нужно всего лишь пройти через это шаг за шагом, — начинаю я, но он раскачивается взад и вперед, отчаянно пытаясь сдержать рыдания. Парни дипломатично делают звук громче. Они лучше меня знают, что страх — худший аспект их болезни.

Я такая беспомощная и бестолковая. Наверное, то, что я вижу его слезы, еще больше подрывает его веру в себя. Но если уйду сейчас, не будет ли это бегством?

Мои щеки горят, когда я вижу отчаянную борьбу Алекса.

Я не должна плакать, не плакать, не плакать.

― Я не могу представить, насколько это тяжело для вас, — говорю я. — Каждый из них чувствовал себя так же в первый день, и посмотрите, что происходит сейчас.

― Я такой трус, — шепчет он, продолжая качаться. Его рыдания стихают.

Забыв все слова утешения и поддержки, я достаю набор для капельницы Алекса, и он протягивает обе руки, будто я собираюсь надеть на него наручники.

― Вы правша или левша? — спрашиваю я.

Даже если врач понимает, что пациент в глубине души боится, хоть и не показывает этого, лучше не разрушать иллюзию и, наоборот, помочь ему претворить ее в жизнь.

Как и многие художники, Алекс левша. Протираю его кожу, затягиваю жгут и ищу вену, разговаривая с ним об искусстве. Он рассказывает, как сильно любит творческий процесс: воображать финальную работу, почти чувствуя ее реальность; создавать картину, слой за слоем и цвет за цветом; мечтать о текстурах и поверхностях, изображениях и цветах, будучи бесконечно очарованным сочетаниями поверхности и пространства, цвета и пустоты, видимыми в природе. Он полностью преображается, рассказывая об этом. Через несколько минут капельница готова, на его лице спокойствие. Я спрашиваю разрешения раздвинуть шторы, и мы видим его пятерых соседей по палате, играющих в карты возле телевизора. Круг блестящих голов и стоек для капельниц, похожих на чудные грибы в роще металлических деревьев.

― Хочешь присоединиться, приятель? — спрашивает один из них. Алекс кивает и хватает свою капельницу. Я пытаюсь не думать о том, что такое храбрость — отсутствие страха или способность его переносить? И почему правильные слова появляются, только когда я выхожу из палаты?

Во второй половине дня все парни уже «под кайфом», стойко переносят тошноту и рвоту во имя Англии. Лежа на кроватях, пытаются направить тяжелые головы к тазикам: они слишком сонные и медленные, чтобы попасть в маленькие пластиковые лотки, которые используются в остальных отделениях. Они смеются и подбадривают друг друга, и к тому времени, когда ухожу домой, невпопад распевают гимн Кубка мира — возможно, сам по себе немелодичный.