Шерри Тёркл - Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать

Даже непосредственно в момент переписки мы осознавали, что ведем запись. Документируем наши беседы. Мне кажется, это сильная вещь. Я постоянно перечитываю наши диалоги… Здесь есть некое постоянство. Нам нравилось общаться по телефону, но иногда… А что если причиной, по которой мы порой выбирали именно переписку как способ общения было то… что она давала нам возможность помнить… Я ценю постоянство… Когда она пишет: “Ты замечательный”, это значит: “У меня есть требования, и ты им отвечаешь”. Иными словами, для меня очень важно до конца жизни хранить эти письменные свидетельства в моей почте Gmail … или распечатывать их, когда мне заблагорассудится.

Архив придает Адаму сил – в нем молодой человек видит себя таким, каким ему хочется быть, – но, конечно же, он осознает, что в сохранении архива есть не только преимущества, но и недостатки. Вот как молодой человек рассказывает об этом: “Когда в переписке женщина говорит: «Ты мне не подходишь», читать это ужасно тяжело… Это не обвинение, брошенное в пылу спора. Она ведь подумала, прежде чем это написать, и до определенной степени просчитала, каким будет эффект от ее слов”.

С точки зрения Адама, электронная коммуникация помогла ему в этих отношениях, поскольку давала время, чтобы изощряться в мастерстве переписки. Однако это означает, что Тесса тоже тщательно работала над своими сообщениями. Возможно, такое утверждение покажется довольно прямолинейным, но Адам признается, что едва ли всерьез об этом задумывался. Ему всегда нравилось думать, что сообщения Тессы исходят “прямо из сердца”, а значит, отличаются куда большей непосредственностью, чем его собственные. Но теперь молодой человек говорит: “О, черт… Может, мне не надо было придавать [электронной переписке] такое большое значение? Возможно, в ней есть нечто более просчитанное и неискреннее, чем я готов признать”. Мой собеседник задумывается, не стал ли он узником своего архива, и задается вопросом: “Что же сделать, чтобы по-настоящему узнать человека?”

В МТИ я веду семинар по науке, технике и памяти. Студентов на курсе – не более двадцати. Атмосфера интимная. Мы читаем мемуары ученых, инженеров и дизайнеров (одному студенту особенно полюбилась книга Оливера Сакса “Дядя Тангстен”), а затем учащиеся делятся со мной собственными историями.

Студенты приходят в МТИ из самых разных слоев общества. Некоторым приходилось вести нищенское существование. Во время недавнего осеннего семестра их воспоминания прозвучали особенно актуально. Семья одного студента бежала из Советского Союза. Другому пришлось бороться с лютой нищетой; в его жизни было множество ночей, когда не оставалось другого выбора кроме как ночевать в машине. И все же, превозмогая все эти трудности, студенты сумели пробиться к научной стезе, инженерному делу или дизайну. Иногда их вдохновляли учителя, родители или друзья. Порой их мог увлечь какой-то предмет: сломанная машина, старый компьютер, дедушкины часы. На мой взгляд, учащиеся понимали друг друга, действовали слаженно. Мне казалось, работа в классе шла хорошо.

И вдруг, примерно посередине семестра, группа студентов просит меня о встрече. Они признаются, что вели онлайн-переписку во время занятий, и теперь им неловко, поскольку обсуждалась информация в высшей степени личного характера. По их словам, они переписываются на всех занятиях, но на моем занятии, как им показалось, что-то пошло не так. Мы решаем, что классу нужно провести коллективное обсуждение этого вопроса.

В ходе нашей дискуссии большинство студентов признаются, что тоже переписываются в течение занятий. Кого-то из ребят эта информация огорчает, ведь они рассказывали о самых тяжелых периодах своего детства, о пренебрежении и абьюзе. Но даже эти учащиеся еще со старших классов считают нормой проверку сообщений во время занятий. Но почему же именно на нашем занятии? Ведь это небольшой семинар. Здесь рассказывают о своей жизни.