Карл Юнг: Нераскрытая самость

Дабы освободить фикцию суверенного государства – иными словами, прихоти вождей, которые ею манипулируют, – от всяких здравых ограничений, все общественно-политические движения, стремящиеся в этом направлении, неизменно пытаются подорвать основы религии . Объяснение этому одно: чтобы превратить человека в функцию Государства, необходимо лишить его возможности опереться на что-либо другое. Религия означает зависимость и подчинение иррациональным фактам опыта. Последние не относятся непосредственно к социальным и физическим условиям; в гораздо большей степени они касаются психических установок индивида.

Однако какая-либо установка по отношению к внешним обстоятельствам жизни возможна только при наличии некоего внешнего ориентира, контрольной точки. Религия обеспечивает – или претендует на то, что обеспечивает – такую точку, позволяя индивиду выносить личные суждения и принимать самостоятельные решения. Она создает своеобразный резерв против очевидной и неотвратимой силы обстоятельств, перед которой беззащитен любой человек, живущий только во внешнем мире и не имеющий никакой другой почвы под ногами, кроме тротуара. Если помимо статистической реальности не существует никакой другой, то она – единственный авторитет. Значит, есть только одно условие, а поскольку никакого противоположного условия не существует, независимые суждения и решения не только излишни, но и невозможны. Таким образом, индивид обречен быть функцией статистики и, следовательно, функцией Государства или любого другого абстрактного принципа порядка.

Религия, однако, учит другому авторитету, противоположному авторитету «мира». Доктрина зависимости индивида от Бога притязает на человека не меньше, чем мир. Бывает, что абсолютность этих притязаний отдаляет его от мира точно так же, как он отдаляется от самого себя, поддавшись коллективному мышлению. И в том и в другом случае он может лишиться способности выносить личные суждения и принимать решения. Именно к этой цели открыто стремится религия, если только не идет на компромисс с Государством. Когда это происходит, я предпочитаю называть ее не «религией», а «вероучением». Вероучение обеспечивает выражение определенным коллективным убеждениям, тогда как слово «религия» подразумевает субъективное отношение к определенным метафизическим, немирским факторам. Вероучение – это символ веры, который предназначается главным образом для мира в целом и, таким образом, носит сугубо мирской характер, в то время как смысл и цель религии заключаются в отношении индивида к Богу (христианство, иудаизм, ислам) или к пути спасения и освобождения (буддизм). Из этого основополагающего факта вытекает вся этика, которую в отсутствие ответственности индивида перед Богом нельзя назвать иначе, как обывательской моралью.

Поскольку всякое вероучение есть компромисс с мирской реальностью, оно считает своим долгом осуществлять последовательную кодификацию составляющих его взглядов, доктрин и обычаев, и при этом экстернализируется до такой степени, что подлинно религиозный элемент в нем – живая связь и прямое сопоставление с немирской контрольной точкой – отодвигается на задний план. Конфессиональное мировоззрение оценивает ценность и важность субъективного религиозного отношения по стандартам традиционной доктрины; там, где это происходит не так часто, как в протестантизме, сразу начинаются разговоры о пиетизме, сектантстве, эксцентричности и т. д. – стоит только кому-то заявить, что он-де руководствуется волей Божьей. Вероучение совпадает с официальной Церковью или, по крайней мере, образует общественный институт, членами которого являются не только истинно верующие, но и огромное число людей, «равнодушных» к религии в общем и принадлежащих к числу ее адептов исключительно в силу привычки. Здесь различие между вероучением и религией становится особенно ощутимым.

Следовательно, приверженность какому-либо вероучению есть не столько религиозное, сколько социальное явление. Как таковое оно не дает индивиду никакой опоры. Для этого он должен полагаться исключительно на свое отношение к авторитету, не принадлежащему этому миру. Главный критерий здесь – не пустые слова, а психологический факт того, что жизнь индивида определяется не только эго и его мнениями или социальными факторами, но и в равной, если не большей, степени трансцендентным авторитетом. Основы свободы и автономии индивида закладывают не этические принципы, какими бы возвышенными они ни были, и не вероучения, пусть даже самые ортодоксальные, а эмпирическая осведомленность, непреложный опыт очень личной, взаимной связи между человеком и немирским авторитетом, действующим как противовес «миру» и его «разуму».