Коллектив авторов - Гроза с Востока. Как ответит мир на вызов ИГИЛ?

Заслуга Кастельса в том, что он показывает, как властные отношения функционируют посредством коммуникации. Он конструирует связь между меняющимся коммуникационным пространством и изменениями динамики международной политики. По его мнению, когда изменяющаяся коммуникационная среда затрудняет обоснование и реализацию «стратегических нарративов» со стороны ведущих держав при их влиянии на международную политику, традиционные властные отношения становятся размытыми. Структура властных отношений в процессе изменения технологических возможностей коммуникации становится более «персональной», так называемой самокоммуникацией (self-communication). Таким образом, современная система властных отношений определяется взаимодействием трех основных форм коммуникации: межперсональной, массовой и массовой самокоммуникацией. Исторической новизной является реализация всех форм коммуникации в совместном, интерактивном, цифровом гипертексте (Castels, 2009, 55).

Яркой иллюстрацией изменившейся логики коммуникации стал Интернет. Это своего рода конфликт между глобальными сетями мультимедийного бизнеса, который пытается монетизировать сеть, и «креативным сообществом» (creative audience), которое, в свою очередь, пытается получить контроль над гражданами и отстоять свое право на коммуникационную свободу от корпоративного контроля (Castels, 2009, 80). Отрицая детерминизм при формировании властной структуры, Кастельс все же не склонен преувеличивать коммуникативную власть отдельных граждан: «Тот, кто имеет достаточно денег, включая политических лидеров, имеет больше шансов обратить ситуацию в свою пользу» (Castels, 2009, 52). Но все же это больше не односторонняя коммуникация, и поэтому «глобальная культура универсальной коммуникации культурно диверсифицируется и подвергается вызовам других культур» (Castels, 2009, 136).

Диалектика массовых самокоммуникаций у Кастельса состоит в противоречии интересов двух сетевых групп: с одной стороны, web 2.0-бизнес-стратегии ведут к «монетизации свободы», к предоставлению гражданам свободной коммуникации и «продаже им доступа к глобальным коммуникационным сетям в обмен на приватность и использование их в рекламных целях» (Castels, 2009, 421). С другой стороны, граждане могут развивать идеи, уменьшающие власть корпораций, легитимность правительств и «стареющих цивилизаций» (Castels, 2009, 420).

Учитывая новую структуру властных отношений в коммуникационном контексте, центральным фактором у Кастельса становится смысловое значение (meaning). Одной из центральных идей в его сочинениях выступают эмоции. Ссылаясь на известные исследования в области коммуникаций (Lakoff, 2008), он утверждает, что не информация сама по себе, но когнитивные фреймы выступают фильтрами селекции информации: «Попытки мобилизовать американцев на поддержку войны в Ираке активировали два основных фрейма: войну с террором и патриотизм» (Castels, 2009, 169). Уровень персонализации коммуникации прямо пропорционален разрушению традиционных иерархических способов убеждения и влияния. Поскольку основной способ убеждения происходит в границах фреймов, то есть посредством апелляции к культурно (национально/регионально) «окрашенным» картинам реальности, то борьба фреймов вырастает количественно и качественно. Способность учредить свое контрпубличное пространство возрастает в той степени, в которой уменьшается устойчивость центральных фреймов по сценарию индексации. Последняя, однако, не обречена на вымирание, оставаясь главным ресурсом исполнительной власти. Влияние политики в пространстве противоборства коммуникационных сетей происходит на эмоциональном уровне (страх, раздражение и т. д.). Фрейминг, теория повестки дня, прайминг (фиксирование установки) и индексация – вот четыре наиболее эффективных механизма (ре)организации властных отношений, которые используются для влияния на общественное мнение.

Концепция М. Кастельса позволяет, на наш взгляд, четче определить границы изучения феномена терроризма как предмета освещения в СМИ. Основываясь на определении терроризма как «репрезентации коммуникативных эффектов» (Schoeneborn and Scherer, 2010), можно предположить, что коммуникационные сети могут способствовать широкому распространению террористических идей посредством персонализации и (де)рационализации нового коммуникационного пространства.

Описание терроризма в терминах «сетевой коммуникации» предполагает, что возникновение контрпубличного пространства, пространства социальных, значимых интеракций, где формируются идеи и ценности, отличные от разделяемых большинством, становится вполне возможным. Способность соединять и (вос)соединять коммуникативные события, претендуя на конституирование «власти примера» (power of example) (McCormick, 2003, 479), позволяет использовать для продвижения идей терроризма автономию самокоммуникации и контрпубличных пространств. Возрастающая конкуренция между горизонтальными и вертикальными коммуникационными сетями не означает, что mainstream media возьмут верх над новыми формами генерирования и распространения контента. Результат данной конкуренции, скорее, комплиментарность, которая дает рождение новой медиареальности. Снижение общего уровня рациональности в производстве и восприятии коммуникативных месседжей в границах новой технологической реальности выливается в борьбу фреймов, как со стороны политических акторов, так и со стороны сетевых террористических сообществ. При этом данная борьба освещается глобальными массмедиа все чаще в логике монетизации, которая, девальвируя моральный императив, лишает исполнительную власть преимуществ старой системы властных отношений.