Американцы не были первыми, пробовал я убедить Себастьяна. Первых рэперов вообще не было, как не было и первого поэта. Человечество всегда рэперствовало, еще задолго до появления рэп-музыки.
— Чушь, — сказал сын. — Рэпер в дорэперские времена это все равно что электрик до изобретения электричества. Всегда есть первый, второй и третий поэт.
«И не всякий поэт Гёте», — ввернул Себастьян свою любимую присказку.
Вскоре после этого я кое-что нашел на русском YouTube и показал ему видео: Никита Хрущев на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1960 году по поводу вновь поднятого венгерского вопроса. Еще задолго до того, как молодежь в Америке начала брить головы, носить широкие штаны, висящие под ягодицами, и открыто выступать против западного мироустройства, все это проделал Хрущев на самой важной мировой сцене, но только без музыки. Он бичевал западных сторонников теории заговора — все вы эксплуататоры! секта! — и, сняв ботинок, стучал им по столу. А затем, в лучших традициях жанра, он оскорбил мать всех объединенных наций и пригрозил собравшимся показать альтернативную мать, которая их крепко возьмет в оборот.
Выступление Хрущева особого впечатления на моего сына не произвело, рэп без музыки все же жидковат. Но Себастьяна живо заинтересовали русские страницы YouTube, этакое гигантское кладбище сценок из жизни, моментов, которые проходят скорее, чем их успеваешь заметить, — музыканты, почившие в безвестности; политики, о которых уже никто не вспоминает; сатирики, чей юмор растворился в темноте времен. Тени былых героев, которые в реальной жизни друг друга ненавидели, здесь, на сайте, мирно сосуществовали. Рядом с клипом с Хрущевым (860 просмотров) стоял клип русской группы а-ля Modern Talking , у которой в России верная армия фанатов (1600 просмотров), а на вершине рейтинга, с одиннадцатью миллионами просмотров, красовался клип года под несколько пространным заголовком «Девушка-диктор пукнула в прямом эфире и упала в обморок от стыда».
— Везде в мире люди одинаковы, — вскипятился критически настроенный сын. — Вечно они выбирают самое гнусное. Я просто не понимаю. Одиннадцать миллионов русских посмотрели эту чушь!
Он покачал головой и нажал на Play. Теперь просмотров стало одиннадцать миллионов и два.
В этом клипе не было, однако, ничего особенного. Всего лишь молодая блондинка, которая очень старательно читала вечерние новости и при этом много жестикулировала. Но в какой-то момент был явно слышен звук, который нельзя было однозначно квалифицировать как новость. Дикторша на секунду остановилась. Она сосредоточенно и вопросительно посмотрела в камеру, будто хотела узнать у зрителей, не слышали ли они чего и не унюхали ли. Затем она побледнела и упала.
— Нет для людей ничего милее, чем потешаться над несчастьями других. Не прекрасное и вечное их впечатляет, а неловкое положение, в которое на людях попадают другие! — продолжал кипятиться сын.
— Откуда тебе знать, что люди над этим смеются? — встал я на защиту одиннадцати миллионов. — Быть может, они сочувствуют дикторше, воспитывают в себе смирение; может, в этом кратком эпизоде они видят себя, проекцию собственной жизни. Разве не может подобная неудача подстерегать любого на жизненном пути? Человек долго готовился и наконец собрался сообщить миру пару новостей, он видит, как на него устремлены глаза всего мира, набирает воздух в легкие… а дальше следует не ахти что… и уже не важно что именно. От волнения человек падает в обморок, и на арену выходит следующий чемпион.
Раз в четыре года, где-то между летом и осенью, в Берлин приходит так называемый сезон Меркель. Каштаны одеваются в убор из зеленых, желтых и красных предвыборных плакатов с обещаниями лучшей жизни и портретами политиков; политики с каждым разом все менее симпатичные и все более безрадостные, и только Меркель улыбается. Предвыборные словеса сплошь загадка, они просто непонятны. Единственное, что из них можно четко уразуметь, — это то, что политики держат своих сограждан за дураков и лентяев. Хотя, возможно, они в этом и не ошибаются.
Оппозиция выступает за улучшения в стране, а правящие партии считают, что все должно оставаться как есть. Их избиратели, в основном пенсионеры, напротив, знают: раньше все было лучше, в будущем все будет только хуже и ничто не останется таким как есть. Как вообще можно что-то изменить? Люди меняются ежедневно. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, потому что это уже будет другая вода, и человек, что собрался купаться, тоже другой. И человек думает, что, пока он купается, совсем уж плохо не станет, раз Меркель еще улыбается.
Читать дальше