Ирина Млодик - Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все [litres]

Каланча решила поискать свежее белье в ящиках старого комода. В первом оказались документы. Закрыла, проверила остальные. Нитки, пуговицы, обрезки ткани – это пока без надобности. Вот полотенца, простыни, наволочки, аккуратно сложенные, отглаженные, пахнущие свежестью, баней и чем-то детским. То, что нужно! Придет Белая, подержит мальчика, и они перестелют ему простыни, да и наволочку нужно поменять. И вообще, ребятам можно будет постелить нормально. Она почти автоматически снова открыла первый ящик. Старые счета, вырезки из газет, какие-то договоры… Вот что привлекло ее внимание – пачка писем. Просмотрела – обмерла: все они были адресованы Забельман Софье Абрамовне. Удивительно! И здесь ее спасает «клуб великосветских старушек»! Вот почему столько книг… Та самая Софья Абрамовна! Интересно, необычайно интересно, что из всех домов она выбрала именно этот. Каланча отложила письма. Пора умываться и готовить детям завтрак.

Белая с Малышом и Гиком приехали ближе к обеду. Отродье поставил машину во дворе своего дома и крепко закрыл ворота. Они с Хулиганом во многом поэтому и выбрали этот двор: в него отлично входил угнанный черный внедорожник. Отродье в детстве о таком даже не мечтал: столько лет просто грезил машиной, хоть какой-нибудь. Но в его детстве даже игрушечных машинок не было.

Вырос он в районном детском доме, где не сумел привязаться ни к одной воспитательнице. В отличие от других детей он никогда не старался показаться хорошим в редкие визиты потенциальных родителей. Он ждал только одного: когда их соберут вместе и куда-нибудь повезут, неважно куда.

Он старался только для своего кумира – водителя их автобуса. Не было для Отродья счастливее момента, чем когда они забирались в голубой «пазик» (он всегда первым оказывался у дверей) и в нос шибал самый прекрасный запах, точнее, смесь запахов: бензина, машинного масла и дерматиновых кресел, обильно исчирканных и покарябанных руками непоседливых детей (увидел бы, кто это делает, убил бы!). Он всегда занимал место возле водительского, справа от Петра Васильевича, чтобы не упустить ни одного движения и звука этой дорожной литургии.

Возможно, он был единственным ребенком, который выучился водить «вприглядку». Если бы воспитатели оказались достаточно наблюдательными и заметили его страсть к машинам, веревки могли бы вить из этого непослушного, а к подростковому возрасту еще и хамоватого мальчишки. Для него автобус, водитель и дорога дали то, что другим людям дает семья, церковь и любовь.

Отродье ведь действительно никто не любил. Сначала не было человека, который бы его смог полюбить, а потом он и сам неосознанно или специально делал все, чтобы с ним не возникало никакого желания даже разговаривать, не то что любить. Он привык обожать только машины. И когда Василич пропал (то ли заболел, то ли уволился, то ли умер – разве детям в детдоме рассказывают), их какое-то время никто никуда не возил. Из разговоров поварихи и нянечки парень узнал, что не могут найти никого на такую зарплату, а может, времена выдались сложные. Автобус стоял на приколе, тоска и мука накапливались в Отродье, оседали в душе тяжелым илом. Его озлобленность прорывалась в частых драках, грубости учителям и другим взрослым, нелюдимость превращалась в угрюмую отверженность.

И вот в какой-то зимний холодный день их стали собирать. Прошел слух – повезут на новогоднюю елку. Он, как всегда, первым забрался в любимый автобус. И тут же заметил, как неуловимо и бесповоротно все изменилось – там даже пахло по-другому: к знакомым запахам добавился мощный дух перегара. Крупный краснолицый мужик с отвратительной складкой на толстой шее держал свои вонючие руки на руле и курил прямо в салоне. Всю дорогу Отродье, глядя, как этот лох небрежно дергает рычаг, не вовремя переключает передачу, как тормозит на скользких поворотах, едва сдерживался, чтобы не накинуть свой облезлый шарф на эту толстую шею и не вышвырнуть говнюка, лишь бы не видеть, как тот оскверняет его передвижной храм.

Сбежать он решил прямо с елки. Ему было тринадцать, он знал, в какой автомастерской подрабатывал Василич. Вышел в морозную стужу, покружил по городу, спросил у мужика на старых «Жигулях», где автомастерская, и пошел туда. Василича там, конечно, не оказалось: серьезно захворал, полгода как уволился. Но, на удивление, его самого там хорошо знали: «Так это ты тот малец из детдома?» Он рассказал им про мужика с толстой шеей и сообщил, что в детдом ни за что не вернется, а если они его сдадут, то он снова убежит.