Ирина Млодик - Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все [litres]

В начале войны Хулиган одним из первых вступил в ряды армии ЗПЧ. Когда неделя боев закончилась поражением, он был страшно разочарован. Ведь они толком и воевать-то не начали! Ну и пусть подошла дивизия из соседней области; подумаешь, их намного больше, что с того? Слабаки они просто, и все. Как есть слабаки. Надо было с другими армиями объединяться, в других городах тоже, скорее всего, не сдавались без боя. Его-то на эти разговоры об усовершенствовании точно не разведешь. Он все равно не сдастся властям, нашли дурака…

И все-таки: что это за дом с печкой? Они и не заметили, когда и кто там поселился, хотя дома почти рядом. Несмотря на обычно воинственный настрой Хулигана, пускать в ход ружье ему не хотелось.

Картошка весело сыплется в ведро вместе с землей.

– Ты землю-то отряхивай, тряси куст, вот так, сначала тряси хорошенько. Зачем нам столько грязи в подполе? – Каланча уже давно скинула пальто, осталась в черном, облегающем ее худое тело свитере и черных джинсах. Убрала свои длинные темные волосы в пучок, порозовела. Толстый тоже скинул куртку и даже толстовку, быстро раскраснелся от работы, вспотел, совершенно заляпал грязью штаны.

Девочки над чем-то хихикали, отмывая в тазу морковку и часть картошки к обеду. Псих завороженно шептал под нос цифры, пересчитывая деревья и кусты. За веселой работой они не услышали, что в их дом явились посетители.

Хулиган и Отродье не стучались – нечего давать преимущество врагу. Ну, или не врагу, в любом случае они не в гости пришли. Отворили дверь, вошли в сени, потом в дом. Тишина, только чьи-то голоса доносятся с огорода. Детские, похоже. Дети? В кухне тепло, печка еще дышит жаром. В одной комнате пусто, в другой на полу – ворох из одеял, спит мальчишка, маленький, не опасный. Переглянулись. Хулиган опустил ружье. Очевидно, эти не из Комиссии.

Входная дверь внезапно отворилась, и из сеней вывалился парень – лицо напряженное, на них не смотрит и сразу начинает раскачиваться:

– Нас тут шестеро, а вас еще двое. Тогда восемь. Но нас шестеро, а не восемь. Должно быть шесть, а не восемь, – стоит на пороге и качается, – шесть должно быть!

– Тише ты, не кричи, – Хулиган подошел к парню, – чего ты заладил: «шесть», «восемь»? Лучше скажи, кто здесь еще, кроме тебя и того, что спит там в одеялах? Вы тут для чего? Тоже от Комиссии скрываетесь? Взрослые с вами есть?

– Должно быть шесть! Шесть должно быть! – почти кричит странный мальчишка. Каланча слышит его голос, улавливает интонацию, и холод тут же сковывает разгоряченную работой спину.

– Продолжай копать, только стряхивай землю, – она стала пробираться к дому, стараясь держаться как можно спокойнее. – Девочки, сидите здесь, еще морковки помойте на завтра.

С чем заходить в дом? Может, надо было взять лопату? Или грабли из сарая захватить? Это выглядело бы странно, не хочется пугать детей. Кто к ним пожаловал? И зачем? Сердце стучит, в ушах шумит, ноги не слушаются, она боится споткнуться обо что-нибудь, раньше времени дать о себе знать врагу.

На негнущихся ногах она подошла к двери, прислушалась… Голоса. Псих стоит около к двери и кричит почти в истерике. Медлить некогда. Она резко открывает дверь, хватает Психа, обнимает его, крепко прижимая к себе, и видит, как навстречу ей вскидывается дуло ружья.

Два безобразных типа стоят от нее в полутора метрах. Ладно, только один из них – безобразный, другой – почти красавец, но именно он и наставил на нее ружье.

– Ты чего? – красавец воинственно и одновременно растерянно таращится на нее. Она кажется ему знакомой, но он никак не может вспомнить.

– Это ты чего? – она-то его сразу вспомнила. – Опусти ружье, не пугай детей. Да опусти ты, – она бесстрашно делает к нему шаг и медленно, но твердо отводит дуло его ружья.

– Каланча, ты, что ли? – растерялся парень, передавая ружье своему напарнику. – Ну ты даешь, напугала меня. Ты как здесь?

– Ты, етить вас всех, чего, знаешь ее, что ли? – Отродье даже напрячься не успел, хотя затея идти в дом с печкой ему не очень нравилась.

– Восемь – это не шесть! – опять заводит свою тревожную волынку Псих, пытаясь раскачиваться в ее крепких объятиях.

– Ты это, кончай! Забодал уже здесь всех своими цифрами! Он че, псих, что ли? Что за дурдом тут у вас? – Отродье навис над мальчишкой с недовольным видом.

– Псих, успокойся, это свои. Их не надо бояться. Мы их знаем, – она опустилась на корточки и снова попыталась заглянуть в его глаза. – Все хорошо. Теперь нас восемь. Они с нами. Восемь – это хорошо.