Мария-Луиза Франц - Легенда о Граале

«Романы и поэмы „Артурова цикла“ производят впечатление благодаря неординарности изложения, не теряя при этом в возвышенности и изящности. В них умышленно разорвана связь с действительностью, они вводят читателя в мир сверхъестественного, туда, где человеческая судьба освобождена от законов этого мира. Странные персонажи, приключения, окутанные туманом тайны, мистические, волшебные силы, которые разжигают или, наоборот, парализуют волю, — вот составные части этого зрелища, где вещи обретают загадочность и где магия окружающей обстановки приводит к опьянению психологическим любовным зельем» [29].

Это литература другого типа, нежели «Шансон де Жест» или цикл «Матье де Франс», которые были связаны с фигурой Карла Великого и его окружением и воспевали реальные или по крайней мере реалистичные события и деяния. Этот новый жанр должен был войти в моду по многим причинам; но в первую очередь это был, конечно, контакт с культурой Востока, произошедший вследствие Крестовых походов и пробудивший фантазию европейцев.

С момента Завоевания Англии (1066) английский трон был занят Герцогами Нормандии. Генрих II женился на знаменитой Элеаноре Аквитанской, которая ранее была женой короля Франции Луи VII [30](одна из историй о Граале посвящена Генриху II, и в его правление в Гластонбери была обнаружена предполагаемая могила короля Артура и его супруги. Кроме того, согласно Вольфраму, Парсифаль произошел из Дома Анжу.) Из этих тесных связей между Англией и Францией, возникших в результате завоевания Англии Вильгельмом Нормандским, появилась новая культура и новый англо-норманнский стиль, который нашел выражение в «Бретонских сказках».

Это, однако, не было единственной причиной новых веяний. Есть и иная, более важная причина психологической природы: влияние женщин. Элеанора Аквитанская и ее дочь, Мария Шампаньская, как говорят, председательствовали на одном из Судов Любви, которые устанавливали кодекс поведения в делах любви, точно как Круглый стол Артура в делах благородного поведения рыцаря.

Хотя сомнительно, что Суд Любви был серьезным институтом [31]и что правила, записанные неким Андреасом Каппелланусом [32]для Марии Шампаньской, строго соблюдались, тем не менее, точно установлено, что женщина в то время имела исключительно сильное влияние на манеры и культуру и что формирование и утверждение придворного идеала во многом следует приписать этому влиянию [33]. Очевидно, что если женщина играла такую значительную роль, это должно было найти отражение в литературе того периода [34]. Для поэтов того времени женщина значила намного больше, чем просто покровительница, слушатель или читатель; женщина служила им вдохновением, к ней они тянулись душой, ею они желали быть восхищенными и любимыми, и ее они желали понять [35]. В наиболее совершенной форме это отразилось в поэзии миннезингеров, которая в свои золотые годы была наполнена эмоциями, печалями и радостями любви, простыми человеческими чувствами или же мистическими переживаниями.

Хотя «Бретонские сказки» облечены в другую форму, они содержат элемент, который близок женщинам и весьма подходит им. Это сфера иррационального, мир фантазий. Этот материал, следовательно, предназначался именно для женщин и почитался ими. Не случайно, что именно женщина, Мария Французская [36], впервые записала несколько историй («des contes dont les Bretons firent leur lais», как он сама сказала), которые сохранились под названием «Les lais de Marie de France». Действительно ли баллады бретонские по происхождению, в любом случае доказать нельзя. Но они несомненно демонстрируют качество, которое Фэрэл описывает в вышеприведенной цитате: «очарование волшебства». «Очарование бурной и изысканной фантазии», как это выразил Дж. Д. Брюс, что точно характеризует работу, известную под названием «Бретаньские истории» («Matiers de Bretagne»).

Господство иррационального, вкус к нему является отличительной чертой женственности, а также кельтского менталитета, для которого свидетельствами служат не только сказки, легенды и мифы, но и идеи, традиции и обычаи, которые частично сохранились до наших дней [37]. Исключительно важной особенностью кельтского мира фантазий является вера в Потустороннее, которое скорее является «землей живых», чем-то вроде элизиума, населенного бессмертными, чем убежищем изгнанных [38]. Это была земля без болезней и смерти, где богоподобные люди жили вечно юными, наслаждаясь прекрасной едой и напитками и слушая приятную музыку, и путь туда могли только немногие избранные, поскольку она была утрачена для человечества. Герои бретонских историй считались такими избранными. Сами того не ожидая, они попадали в ту землю и обратно «по невесомым мостам», словами Гельдерлина. Именно эти перемещения из этого мира и в него и составляют специфическую магию этих историй.