Александр Ройтман - Личное

Почему учительница не может принять, к примеру, своего собственного ребёнка, который не учит уроки? Она просто разрушается в этом месте. Если же идти по пути углубления своей прочности, то получится и принять своего ребенка-троечника без связи с детьми-отличникамисвоих коллег по учительской, и найти возможность оставаться собой с троечником. Но для этого надо иметь какую-то базовую глубину души для того, чтобы поместив туда ребенка с тройкой, тебя бы не порвало на куски. Если у меня маленькая душа, то мне невыносимо больно, потому что туда ребёнок влазит, а тройка уже торчит наружу… Возникает конфликт — надо поместить больше, чем ты можешь, и ты начинаешь от этого разрушаться. Надо все время растягивать душу.

Вопрос из зала: А если алкоголик-муж, то тут уже понадобится смирение?

Смирение, но не в смысле безответности, а в смысле такого ощущения себя и мира, при котором ты способен не спорить с богом, но чётко осознаёшь свою подобность богу, право на счастье.

«Я не бог, и я не могу то, что решает бог, но я могу то, что решаю я…»

Если у тебя хватает прочности и мудрости за своё отвечать, а в божье не лезть, то, думаю, и с алкоголиком-мужем ты будешь жить, принимая его человеческое многообразие, но до того момента, пока ты не перестанешь его любить, пока у тебя хватает места на него. А потом — встала и ушла.

Реплика из зала: Мы вынашиваем мораль, растим в себе, гипертрофируем, а потомиз-за этого же страдаем…

— Так устроен мир. Мы и дома проектируем, строим, а потом обзываем их «хрущёвками». В этом тоже не может не быть морали. Она всегда какая-то есть. Так устроен человек. Но для психолога это всего лишь субстрат такой же, как и для ремонтника без разницы, что за квартира — «хрущёвка», «сталинка»… Он не может из «хрущёвки» сделать «сталинку», но он может сделать так, чтобы в этой квартире можно было жить. Для мастера это всего лишь некое объективное пространство, в котором он создаёт субъективный интерьер, который может оказаться удобным или неудобным для жизни.

Мне кажется, что мораль — это некий социальный контекст, не имеющий отношения к личности. Он, как правило, не имеет никакого отношения к социальной справедливости, которой и так-то нет, он имеет отношение к обеспечению некоего политического общежития.

Это всё про мораль, но всё это не имеет отношения к личности, в психотерапии мне этим грузиться не с руки… Что у меня покупает клиент? Способность быть счастливым. И мне абсолютно безразлична политическая мораль на тему, скажем, девственности в этой стране. Более того, я буду взламывать эту систему убеждений, если после взлома счастье окажется куда более вероятным для человека.

Меня интересует только одно — кратчайшая дорога человека к счастью. Как опция — система координат, которую можно найти себе более счастливое место, чем при более узкой картине.

Мораль для меня ни друг и ни враг. Она — система координат для оценки существующей ситуации.

Я понимаю, что рискованно об этом говорить, закидают помидорами, но в моей профессии есть такой внутренний слоган: «Психолог должен быть туп, ленив и аморален, иначе он не сможет работать».

Туп — потому что если ты думаешь, что понимаешь, что происходит в душе клиента, то ты и вправду очень туп. Если же у тебя появляется уверенность, что ты понимаешь вообще всех своих клиентов, то это лучше тебе уже идти читать лекции — в общем, самое время уходить тебе в «умные». А если смирился с тем, что ничего не понимаешь, то это хороший признак, ты по крайней мере, может быть, хотя бы любопытен, можешь интересоваться, всматриваться, удивляться.

Ленив — потому что всё, что ты делаешь, не сделает твой клиент. А что не сделаешь — у твоего клиента есть шанс сделать самому.

У меня есть идеал хорошей психотерапии: я люблю собак, но учусь у кошек. Как-то у нас дома завелись мыши. В невероятном количестве. А у нашей подружки была настоящая охотничья кошка — чёрная, длинная, тощая. Она была настолько охотница, что умудрялась ловить из окна летучих мышей, стрижей и ласточек. Несколько раз вылетала из окна с пятого этажа. Падала, ломалась, приходила в себя, но охотиться не переставала.

К той поре у нас мыши совсем обнаглели, и мы у подружки одолжили эту кошку. И вот сидим мы вечером. Лялька, хозяйка, сидит на табуретке, и кошка примостившись тут же, у неё за спиной, спит, а мыши просто ходят по дому. Раз мимо прошла, второй… А мы сидим и следим за этой кошкой, а та даже глазки не открывает, лежит себе, в уголке спит. Потом мышь обнаглела совсем, решила пройти через кухню в дверь. И кошка как шёлковый платок соскальзывает со стула, без малейшего ускорения идёт, пересекается с мышкой и уходит с ней в зубах в комнату.