Александр Ройтман - Личное

В какой-то момент они опускают руки.

«Спит? Может, в него ботинком запустить? Проснулся, но чувства вины у него в глазахкак-то не читается. Мда… Деньги мы уже отдали, пришли. Это судьба…»

И они начинают работать, строить правила, отношения. Тогда уж и я подключаюсь.

Из зала: Саша, насколько потом эта система применима в жизни?

— Во многом, потому что во главе этой системы лежат свобода и ответственность. По большому счёту ты можешь взять табуретку и огреть соседа или тренера (хотя, конечно, лучше связываться с тем, кто не огреет в ответ).

Это тоже самое, когда ты приходишь на работу и говоришь: «А чё?! Троллейбусы не ходят…», а потом смотришь на часы, на которых не 9.00, а 9.15 и понимаешь, что есть часы и открытая дверь. Это контекст, в котором чувство вины и чувство обиды не цепляются, как и «предъява» тренеру, что он спит.

«Почему он спит? А что он ещё может? А почему он тогда заинтересовался мной? Потому что спать устал, а происходящее здесь интересно?..»

Вот так это живёт.

Из зала: Итак, свобода, чувство ответственности. Что ещё в алгоритме?

— Алгоритм джунглей. Представьте себе, что голодная кошка вышла на улицу, увидела голубя и полчаса стоит неподвижно, потому что голубь большой, а расстояние, как ей кажется, составляет три прыжка, с которых она теоретически может его достать. За то время, что она будет прыгать, он поднимется не выше 40 сантиметров, и вот она в голове считает это, пока в какой-то момент не принимает решение и не бросается… Ей не хватило сантиметра или она недостаточно ловко взялась за перо — промахнулась. Можно, конечно, упасть вниз и следующие полчаса кататься по земле в чувстве вины, что она не смогла и что её мама не научила, и что голубь про неё подумает, и она совсем голодная. А можно искать другого голубя. Это две парадигмы. Две жизненные модели.

Наша, очень толерантная, модель — первая (тебя не научили, тебе не дали, тебя не воспитали).

Кошка не может себе позволить — долго, по крайней мере — жить в такой модели, потому что голод не тётка, а хозяева не кормильцы.

И очень скоро к «охоте» в марафоне начинают относиться не к тому, что это нечто вроде того, что пошёл и голубей разогнал, а к тому что просто хочется кушать. Меня не интересует почему я не поймал (на это уходит слишком много времени), мне интересно поймать моего голубя. Понять можно и через две охоты, но если я его не поймаю, то на это у меня не будет сил физически. Неважно почему я не поймал голубя, мне важно иметь его в желудке. Всё остальное вторично.

Это имеет прямое отношение ко взрослости, зрелости. Речь идёт о моих отношениях с миром.

Из зала: Саша, принять этот мир или смириться — тут есть разница?

— Смирение, на мой взгляд, очень важный мастер психотерапии. Это простые конструкции, которые способны решать очень широкий круг проблем. Скажите про себя «я смиряюсь». Что вы чувствуете? Проговорите это про себя…

Есть узкопоповское «смирение», а если в более широком смысле понятие «быть смирным». У большинства людей в начале работы слово «смирение» вызывает поднятие «холки». Апатия, отказ от борьбы, безысходность…

Но, как я понимаю, это как раз не смирение. Есть анекдот такой: «Приходит к ребе молодой человек, местечко, где все друг друга знают: «Ребе, я атеист, в бога не верю». Старенький ребе лет под девяносто: «Да, и я в бога не верю». — «Подождите, вы меня не путайте, я в бога не верю…» — «Ну и я не верю…» — «Нет, вы меня обманываете, я у вас в школе училсся, вы меня молиться учили, братья, мой папа, дедушка — все у вас учились, вся наша семья. Как это вы в бога не верите, да вы мне врете» — «Не верю…» — «Но, ребе, как такое может быть? Значит, вы нам все время врали?» — «Нет, но в того бога, в которого ты не веришь, и я не верю…»

Так вот, то смирение, от которого встают на холке волосы, и у меня вызывает протест. Но в каких отношениях мы можем быть с миром? Гордыня велит спорить с богом, а на противоположном полюсе — смирение, которое говорит: мир таков.

Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я изменить могу, и дай мне мудрость отличить одно от другого.

Вот это про смирение. Дай мне силы защитить себя в том пространстве, где это возможно. Великодушие же — это та глубина, в которую я могу погрузить очень многое, при этом не боясь саморазрушиться. Некое воспитание в себе способности быть настолько целостным, чтобы уметь принять этот мир…