Дэвид Иглмен - Инкогнито [Тайная жизнь мозга]

Может ли понимание взаимодействий между генами и средой задать предупредительные подходы? Вот мысленный эксперимент: нужно ли нам модифицировать гены, когда мы их поймем? Мы видели, что не каждый, кто страдал от плохого обращения в детстве, обратится к насилию, будучи взрослым. Исторически социологи сосредоточивались на социальных практиках, которые могут защитить некоторых детей (например, можем ли мы забрать ребенка из дома, где с ним плохо обращаются, и воспитать его в безопасной и заботливой среде?). Однако еще не изучена защитная роль генов, то есть могут ли гены защитить от негативного воздействия среды. Хотя пока эта идея фантастична, недолго осталось ждать, когда кто-нибудь предложит генную терапию для таких ситуаций: вакцину от насилия. Однако у такого вмешательства есть и оборотная сторона: генетическое разнообразие полезно. Нам нужно разнообразие, чтобы создавать художников, спортсменов, бухгалтеров, архитекторов и так далее. Как заметил Стивен Суоми, «вариации, наблюдаемые в определенных генах макак-резусов и людей, но, судя по всему, не у других приматов, могут вносить свой вклад в их замечательную приспосабливаемость и жизнестойкость на уровне вида». Другими словами, мы проявляем глубокое невежество в том, какие комбинации генов будут полезными для общества, и это невежество дает мощнейший аргумент против генетического вмешательства. Кроме того, в зависимости от среды, в которой человек находится, один и тот же набор генов может привести к мастерству, а не к преступлению. Гены, предрасполагающие к агрессивности, могут вылепить талантливого предпринимателя или директора компании; гены, предрасполагающие к жестокости, могут создать футбольного кумира, которым люди будут восхищаться и платить ему огромную зарплату (речь идет об американском футболе, который жестче и агрессивнее европейского. Прим. пер.).

Мало знать положение частиц — предполагается, что известны еще и законы, ими управляющие. В работе «Опыт философии теории вероятностей» Лаплас писал: «Мы можем рассматривать настоящее состояние Вселенной как следствие его прошлого и причину его будущего. Разум, которому в каждый определенный момент времени были бы известны все силы, приводящие природу в движение, и положение всех тел, из которых она состоит, будь он также достаточно обширен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, смог бы объять единым законом движение величайших тел Вселенной и мельчайшего атома; для такого разума ничего не было бы неясного, и будущее существовало бы в его глазах точно так же, как прошлое». Описанный разум иногда называют демоном Лапласа. Прим. пер.

Kauffman, Reinventing the Sacred.

В работе Lifelines биолог Стивен Роуз указывает, что «редукционистская идеология не только мешает биологам адекватно думать о явлениях, которые мы хотели бы понять; у нее два важных социальных следствия: служит для перекладывания социальных проблем на отдельного человека… вместо исследования социальных корней и определяющих факторов явления; оттягивает внимание и финансирование от социального уровня к молекулярному».

Reichenbach, The Rise of Scientific Philosophy.

Одной из потенциальных препон в очерчивании взаимосвязи между нейронаукой и квантовой механикой является тот факт, что ткань мозга имеет температуру примерно триста кельвинов и находится в постоянном взаимодействии со своим непосредственным окружением; эти характеристики не предрасположены к интересным макроскопическим квантовым поведениям, таким как квантовая запутанность. Тем не менее разрыв между этими двумя областями начинает закрываться, а ученые на обеих его сторонах пытаются протянуть друг другу руку. Более того, сейчас ясно, что фотосинтез работает в том же самом температурном диапазоне, и это говорит в пользу того, что матушка-природа, узнав, как использовать трюки на одной арене, будет применять их повсюду. Больше о возможности наличия квантовых эффектов в мозге смотрите в работах: Koch and Hepp, “Quantum mechanics”, или Macgregor, “Quantum mechanics and brain uncertainty”.

Бритва О ккама — принцип, гласящий: «Не следует множить сущности без необходимости» (Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem). Принцип назван в честь английского философа монаха Уильяма Оккама (1285–1349), которого точнее называть Уильямом Оккамским, поскольку он родился в деревушке Оккам в графстве Суррей. Заметим, что Оккам не формулировал принципа в таком виде, в его трудах встречается лишь фраза: «Многообразие не следует предполагать без необходимости» (Numquam ponenda est pluralitas sine necessitate). Популярная вышеприведенная форма принадлежит философу и теологу XVII века Джону Панчу, у которого, впрочем, она слегка отличалась: Non sunt multiplicanda entia sine necessitate. Прим. пер.