Мэриэнн Пауэр - Какая чушь [Как 12 книг по психологии сначала разрушили мою жизнь, а потом собрали ее заново] [litres]

Не знаю, что это было: самая скромная или самая амбициозная из целей.

В конце ноября в журнале решили, что моя прекрасная жизнь прекрасно подходит для статьи о том, каково это – всегда быть одной. Ученые верили, что нашли «ген одиночества», который определяет, кто из нас обречен никогда не иметь семьи. Я написала, что всегда была одна, возможно, как раз из-за этого гена. Журнал хотел больше деталей. Редактор прислал мне вопросы: «Ты когда-нибудь влюблялась? Ты хочешь иметь детей? Каким ты видишь свое будущее?» Сложные, личные вопросы, на которые мне нужно было ответить до дедлайна, чтобы потом их прочитал целый мир.

В четверг после полудня в Bread and Bean, когда в колонках играла Do They Know It’s Christmas? я решила, что пора разобраться с каждым аспектом своей жизни.

Я не плавала в Море Себя, я тонула в нем. Самоанализ превратился в самоненависть. Когда я начала воображать собственный суицид, это был знак, что пора остановиться.

Тот факт, что я закончила книгу на втором из семи навыков высокоэффективных людей, говорит сам за себя.

– Тебе пора к доктору. Так больше не может продолжаться.

– В каком смысле?

– То вверх, то вниз – это ненормально. Минуту назад было все прекрасно, и Вселенная тебя любила, а теперь все ужасно…

– Все не так плохо, как ты думаешь.

– Ты провела последний час, рыдая в пабе в воскресный вечер.

Мы были в Queen’s Head в Ислингтоне. Стоял гул. Вокруг нас нормальные люди говорили о нормальных вещах. Я пригласила Хелен, чтобы притвориться одной из них. Нормальной. Не получилось.

Сначала я спросила о ее похоронах – не тот разговор, который она хотела бы продолжать.

Она съехала с темы, сказав, что давненько уже не была у стоматолога.

– Но почему ты все время его откладываешь? – спросила я, наклонившись к ней.

– А мы можем не превращать вечер в сеанс психотерапии? – сорвалась она.

Мои глаза наполнились слезами.

– Да что с тобой? – потребовала она.

– Ничего.

Я замолчала.

– Мэриэнн, скажи, что с тобой.

– Ты меня больше не любишь, – сболтнула я.

И заплакала. Как четырехлетняя.

– Мэриэнн, не глупи, – ответила она, покачав головой.

– Ты больше не хочешь меня видеть, – сказала я.

– Это не так.

– Ты думаешь, я дура.

– Если ты решила, что я целыми днями только о тебе и думаю, это не так, – сказала она.

– Ты думаешь, что я дура из-за этих селф-хелп-книжек.

– Я не думаю, что ты дура. Но разве они помогают? – сказала она.

– Я не знаю.

– Думаю, тебе нужна помощь другого рода.

Я опешила:

– Какая помощь?

– Медицинская.

– Что ты имеешь в виду?

– Антидепрессанты.

Я решила, что Хелен принимает все слишком близко к сердцу. Я не хотела заглушать свои эмоции таблетками и бухлом. Хотя, капелька бухла все же… но…

– Мне не нужны лекарства. Я просто…

Я не знала, что сказать. Я просто что? Чувствовала себя так, будто каждую минуту хожу по острию ножа, цепляясь за остатки здравого смысла? Или что в иные дни чувствую, как земля уходит у меня из-под ног, все дальше и дальше унося от меня все, что раньше было моей жизнью, – друзей, работу, повседневные привычки, бары, шопинг…

– Ты просто что?

Я не стала рассказывать ей о хождении по острию ножа или море. Сказала только, что мне снятся кошмары, где я убиваю людей, и о том, что, думая о своих похоронах, я представляла, что покончу с собой.

– Я просто устала, – сказала я.

Устала. Сколько раз я говорила это слово, когда не знала, что сказать? Когда не знала, как сказать, что мне одиноко, страшно, я потеряна, я чувствую, что схожу с ума?

– Почему бы тебе не отдохнуть пару дней. Позависай с Сарой. Поживи нормальной жизнью немного.

– Я с ней не разговариваю уже несколько месяцев.

– Что? Неужели вы так и не помирились?

– Нет.

– Мэриэнн…

Хелен, как и весь остальной мир, была без ума от Сары.

– Прекрати. Сама знаю.

– Ладно, тогда почему бы тебе не навестить Джемму? С ней тебе всегда становится лучше.

И это правда.

Мы с Джеммой работали в одной газете в Дублине после вуза. Мы были связаны полуночными дедлайнами и морем красного вина. Мы были непохожи во всем: она маленькая, с оливковой кожей и загорает за две секунды, я высокая, бледная и всегда прячусь от солнца. Она бесстрашно говорит все, что приходит на ум, я же всегда беспокоюсь, что обо мне подумают, и держу рот на замке. Но мы поладили с первой же минуты.