Лариса Пыжьянова - Разделяя боль. Опыт психолога МЧС, который пригодится каждому

Бывает, что мужчина советуется: «Я так боюсь, что жена может сойти с ума. Может, нам еще одного ребенка родить?» Я понимаю, что все это из лучших побуждений, но всегда отвечаю так: «У вас случилось, наверное, самое страшное, что может произойти в жизни, — вы потеряли ребенка. Переживите это горе, и потом решите, будут у вас еще дети или нет».

Надо понимать, что горе затрагивает не только эмоциональную область, но и все другие сферы нашей жизни. И часть работы психолога, помимо работы с эмоциями, чувством вины — простройка вместе с горюющим человеком его перспектив, поиск ресурса, за что ему зацепиться, зачем жить дальше.

Мне часто приходилось слышать: «Чем вы можете помочь этим людям? Их можно только обнять и плакать вместе с ними». Но, во-первых, не все хотят, чтобы их обнимали, и, наверное, никто не хочет, чтобы пришедшие на помощь рыдали рядом. А во-вторых, горюющие люди очень по-разному реагируют — это может быть и агрессия, и истерика, и осуждение. Если такую реакцию не принять, осудить или испугаться — мы не сможем помочь человеку, потому что он не будет нам доверять.

Бывает, приходят студенты и говорят: «Покажите нам методы помощи. Зачем вы рассказываете, что такое мышление, память, внимание, стресс? У нас человек об этом спрашивать не будет. Вы научите технике». Но если ты не понимаешь, что происходит с человеком, как ты будешь ему помогать? Как понять, какая именно нужна помощь, если не знать основ психологии? Нельзя с человеком в горе работать строго по протоколу.

Стивен Кови, известный американский лектор и автор книг по психологии управления, пишет:

«Я для себя вывел такую пословицу: сначала стремитесь понять, потом — быть понятым . Предположим, у вас проблемы со зрением, и вы решили обратиться к окулисту за помощью. Наспех выслушав ваши жалобы, тот снимает с себя очки и протягивает их вам со словами:

— Вот, наденьте! Эти очки я ношу уже лет десять, и мне они здорово помогают. Дома у меня есть запасные; берите, носите эти!

Вы надеваете очки, но видите в них еще хуже прежнего.

— Ужасные очки! — восклицаете вы. — Ничего в них не вижу.

— Что такое?! — удивляется окулист. — Мне они великолепно помогают. Попытайтесь еще разок. — Да я пытаюсь! — отвечаете вы. — Все расплывается!

— Ну, дорогой мой, какой же вы неблагодарный! — возмущается окулист. — И это после всего, что я сделал, чтобы помочь вам!

Каковы шансы, что вы в следующий раз снова обратитесь к тому же окулисту? Насколько я себе представляю, надежды на это мало. Как можно доверять специалисту, который назначает лечение, не поставив диагноз? А часто ли мы сами, общаясь с другими людьми, ставим диагноз перед тем, как дать совет?»

Точно так же в работе психолога на ЧС — за любым поступком, за любой реакцией надо увидеть мотив, попытаться понять, услышать, что человек хочет нам сказать. Это требует серьезной личностной работы и умения отойти от своей позиции: «Я знаю, как правильно».

Если в первые часы после катастрофы у близких погибшего бывает шок, отрицание, то в момент опознания отрицать смерть уже невозможно. Осознание потери приходит на уровне чувств. У кого-то это происходит очень быстро и горячо — люди плачут, кричат, бурно выплескивают эмоции. Потом к ним так же стремительно возвращаются силы, и они начинают справляться с горем. А кто-то очень медленно, очень долго осознает факт смерти близкого человека.

Процедура опознания всегда проходит очень тяжело, очень болезненно. Тела погибших в катастрофах должны пройти ДНК-экспертизу, и, казалось бы, зачем мучить близких визуальным опознанием? Кто-то готов идти в морг, а кто-то боится, не чувствует в себе сил это вынести. Психологи в таких случаях говорят: «Вы имеете право не видеть близкого человека мертвым и сохранить в памяти его живой образ, но это может быть ваша последняя возможность, прощаясь, прикоснуться к нему. Просто прислушайтесь к себе, и вы поймете, как для вас будет правильно сейчас».

После одной авиакатастрофы на место трагедии приехала молодая женщина. Погиб ее муж. У них было две дочки, женщина была беременна, должен был родиться долгожданный мальчик. Очень красивая женщина, очень любящая своего мужа, свою семью, своих детей. Мы должны были принять непростое решение — идти или не идти ей на опознание. Кроме жены приехали брат и друг погибшего мужчины, то есть было кому идти в морг. Но женщина сказала: «Я тоже пойду. Для меня это важно». Она хотела надеть мужу на руку браслет, который он забыл дома. Мужчины встали стеной и сказали: «Нет. Мы тебя не пустим. Не надо тебе это видеть».