Отто Вейнингер - Пол и характер

Отмеченные свойства на левой стороне таблицы и принадлежат всякой животной и растительной жизни. Но индивидуальность, воля, память, любовь – это качества другой жизни, имеющей сходство с органической жизнью, но, в целом, совершенно отличной от нее. Эта истина, идея вечной, высшей новой жизни религий, а главным образом – христианства. Кроме органической жизни, человек еще причастен и к другой жизни – высшей жизни Нового Завета. Как та жизнь питается земной пищей, так эта жизнь нуждается в пище духовной (символ Тайной Вечери). Как в первой жизни имеется рождение и смерть, так и в духовной жизни рождением является нравственное вознаграждение человека – «воскресение», а гибель его – окончательное погружение в преступление или безумие. Насколько первая жизнь зависит от причинных законов природы, настолько вторая связана с внутренними нормирующими императивами. Первая – в ограниченной сфере своей целесообразности, вторая – в неограниченном величии своем совершенна.

Для мужчины счастьем могла бы быть совершенная активность, совершенная свобода, потому что вина человека растет по мере того, как он удаляется от свободы.

Земная жизнь для мужчины – сплошное страдание, потому что он пассивен в своих ощущениях и является объектом аффекта, и так как существует материя, кроме формировки опыта. Все люди, далее гениальный человек, нуждаются в восприятии, хотя бы гений и быстрее других заполнил его содержанием своего «я». Нельзя стереть с лица земли, даже насильственным переворотом, по Фихте, рецептивность. В чувственном ощущении человек пассивен, свобода и спонтанность его выражаются только в суждениях и в этом виде универсальной памяти, которая может производить для воли индивидуума все переживания прошлого. Приближениями в высшей спонтанности, кажущимся осуществлением совершенной свободы являются для мужчины любовь и духовное творчество. Они приносят ему смутное предчувствие счастья, и это веяние может вызвать в нем легкий трепет, хоть на мгновение.

Женщина не может быть глубоко несчастной, и поэтому счастье для нее пустой

звук. Понятие счастья принадлежит мужчине, хотя полной адекватной реализации он не встречает. Женщина не стыдится обнаруживать перед другими свое несчастье, так как оно не настоящее, не связано ни с какой виной; женщина далека от признания вины земной жизни как наследственного греха.

Способ женщины покушаться на самоубийство представляет абсолютное доказательство полного ничтожества женской жизни. При самоубийстве их интересует мысль о том, как отнесутся к нему другие. Я не отрицаю этим сознания несчастья у женщины в момент самоубийства. Я не сомневаюсь в том, что в этот момент она вся полна чувства глубокого сожаления к себе самой. Но это и есть то именно сожаление, с которым она плачет вместе с другими над объектом сострадания и в котором человек перестает быть субъектом.

У женщины нет отношения к идее; она не утверждает и не отрицает ее. Она ни моральна, ни антиморальна, у нее нет определенного знака, выражаясь языком математиков. У женщины нет направления: ни добра, ни зла, ни ангел, ни дьявол; она не эгоистична, поэтому кажется альтруисткой. Она аморальна и алогична. Но каждое бытие – морально и логично, и, стало быть, у женщины нет бытия.

Женщина лжива. Метафизическая ревность так же мало присуща животному, как и женщине, но животное не может говорить и потому не лжет. К истине, а через нее к правдивости, может иметь отношение только тот, кто сам представляет собою нечто. Мужчина жаждет всей правды – он хочет быть. Стремление к познанию тождественно с потребностью в бессмертии. Но тот, кто высказывает суждения только внешней формой и лишен суждения внутреннего, у кого, как у женщины, нет правдивости, – тот должен всегда лгать. Поэтому женщина всегда лжет, хотя бы объективно высказывала правду.

Женщина сводничает. Единицы низшей жизни и индивидуумы, организмы суть единицы высшей жизни – индивидуальности, души, монады, мета-организмы, как удачно выразился Гелленбах [38] Индивидуальность – враг общения. Высшее проявление ее особенно выражается в половой области. Только этим объясняются половые извращения почти у всех выдающихся людей (садизм, мазохизм). Тут сыграло роль инстинктивное желание уклониться от полового акта, избежать телесного слияния, так как выдающийся человек видит в половом акте нечто большее, чем животный, мерзкий акт. Говорить здесь о возведении этого акта в степень священной, глубочайшей мистерии, очевидно, не приходится. . Каждая монада отличается от другой, стоит так далеко от другой, как только могут отстоять друг от друга две вещи. У монад нет окон, взамен которых они заключают в себе весь мир. Мужчина как монада – как потенциальная или актуальная, то есть гениальная индивидуальность, – требует различия и разделений, индивидуации, дифференцировки. Только женщине присущ наивный монизм. Монада, представляя для себя единство, нечто цельное, видит в другом «я» тоже цельность, границы которой она не переходит. Мужчина чтит и признает границы, но женщина, совершенно не понимающая одиночества, не может понять одиночества другого, отнестись к нему с уважением. Ни множественности, ни одиночества не существует для женщины. Ей знакомо только состояние полного слияния с окружающим. Так как женщина лишена понятия своего «я», то она и не знает понятий «ты», а сливает оба эти понятия воедино. Вот почему женщина сводничает. Как тенденция любви ее, так и тенденция сострадания – общность, слиянность [39] Дружба мужчин стремится разрушить стены между друзьями, подруги же требуют интимности на почве дружбы. .