Маргарит Сешей - Дневник шизофренички

Следует отметить, что «насыщенное лицо» у Рене — не совсем то, о чем говорил Пишон. Оно представляет собой специфическую сущность, сосредоточенную на оральном: «оральный персонаж», если можно так выразиться. И непрерывное повторение фраз имеет целью, как показал Фрейд, установить прочную связь между прошлыми и настоящими данными и укрепить схемы ассимиляции. В этом случае дело было в том, чтобы тесно связать персонаж Рене и персону матери, которой она подражает, вот почему она делает к фразе: «Рене пьет свое молоко» обязательное дополнение: «Это мама дает Рене молоко».

Структурой личности все еще является схема участия. Но вскоре, благодаря инструменту повторения, который закрепляет интериоризацию модели и чье аффективное значение заключается в том, чтобы сохранить в себе любимую мать, больная достигает новой стадии. Это стадия интроекции матери, на которой появляется чувство субъектного сознания, так как, по мнению Болдуина, имитация является источником эго и одновременно источником другого (alter). Именно копируя действия другого, ребенок постепенно осознает самого себя. Точно так же, копируя мать, Рене осознала себя, и это имело следствием незамедлительное появление «я». Мы видим, что вскоре юная больная заявляет: «Я пью мое молоко, это Мама мне его дает». Однако она все еще чувствует необходимость усилить интроекцию, употребляя слово «Мама» и дополнение: «Мне его дает Мама». Последние следы вербального участия пока остаются, но наблюдается тенденция к их исчезновению. Лишь когда она полностью идентифицирует себя с матерью, Рене довольствуется тем, что говорит: «Я пью». Рене стала независимой в оральном плане. Из сердцевины ее Я появился этот единый компонент структуры личности, в высшей степени специфический и индивидуальный — «я». Оно отмечает в сознании то, что среди различных составляющих «Я» является в личности неизменяемым, постоянным. Оно также является осознанием свободы и воли. Оно доказывает, что Я теперь наделено структурой и что оно окончило свое оральное конструирование. Рене более не является персонажем, она стала персоной, личностью, она оказалась человеком. Таким образом, постепенная реконструкция Я осуществилась благодаря двойному процессу — проекции на Иезекииля и имитации матери-аналитика. Одно дополняло другое.

Однако если Рене обрела автономное Я в оральном плане, у нее еще не было четкого осознания того, что она обладала телом, собственно говоря, была телом. А ведь Я — это и телесное Я. Некоторые современные философы рассматривают «Я» главным образом как осознание человеком, что он — тело, обладает телом. И Пиаже показывает, что по мере того как ребенок осознает себя, т. е. десубъективизирует себя, он осознает, что он — подвижное тело, находящееся в неподвижном пространстве, в котором есть другие тела и связи между ними. Необходим целый операторный аппарат, чтобы постичь представление о том, что такое быть подвижным телом среди таких же других тел в неподвижном пространстве. Это построение — и аффективное, и интеллектуальное одновременно. Рене, как ребенок, не воспринимает себя как единое целое со своим телом. Доказательством этому служит то, что она говорит о своем теле как о независимом, хотя и связанном с ней, объекте. И когда часть ее тела страдает, она тут же объективирует ее и вычленяет из целостности. В результате она не говорит: «У меня болит рука», а произносит: «Руке больно», как если бы рука была независимым персонажем, и при этом она протягивает руку как можно дальше от своего тела. По этой же причине Рене любила, чтобы я ей говорила: «Какое у Рене красивое тело, какое оно чистое!». Или она подходила ко мне, заявляя: «Есть один зуб, который проказничает, скажи ему что-нибудь». И тогда я говорила: «Зуб, а ну-ка, будь послушным — оставь в покое мою маленькую Рене, эй, зуб!» В этот момент Рене идентифицировала себя с зубом и отвечала мне: «Да, Мама, да, Мама». Эта пластичность Я, отделяющегося и в то же время идентифицирующегося с больным органом, доказывает, насколько процесс структурирования, завершенный в оральном плане, был неупорядоченным на общем плане личности. Она также показывает важность осознания феномена «быть телом» для того, чтобы произошел настоящий синтез Я. Но отсутствие у ребенка осознания того, что он является телом среди других тел, происходит только от незавершенности его интеллектуальной эволюции. В то время как у юной больной оно было вызвано дезинтеграцией Я и выходом либидо за пределы его объекта. Рене не могла любить свое тело, пока его не полюбила мать-аналитик. Поэтому мне пришлось много им восхищаться, кокетливо одевать, чтобы показать юной больной, что я люблю это тело, и что она также имеет право любить его. Как и в случае с едой, Рене приняла к действию два механизма — проекции и имитации. Она начала с того, что пожелала красивой одежды и тщательного ухода за Иезекиилем, затем она стала копировать мои действия по отношению к ее собственному телу, которое она объективизировала в Иезекииле. Позже она стала имитировать мои жесты, мои слова восхищения по отношению к нему. Наконец, она смогла воспроизводить эти слова и жесты без моего обязательного присутствия. Имитация в «нарциссическом» плане была интериоризирована, что означало, что интроекция матери произошла. Модель превратилась в образ, который живет своей собственной жизнью и определяет имитацию. На этой стадии Рене больше не объективизирует свое тело; при отсутствии осознания его, она составила с ним единое целое. И когда у нее болит зуб или нога, она говорит: «У меня болит зуб, у меня болит нога» — так же, как она говорит: «Я умываюсь».