Игорь Акимов - Храм

На росписи он больше не глядел.

Он двинулся по периметру храма, заглядывая в притворы. И вдруг увидал огонек. Это была лампадка. Она еле теплилась перед иконой Богоматери, распространяя чад горелого масла. Здесь же лежал букетик бессмертника, несколько огарков хозяйственных свечей и толстая пластина самодельного войлока.

Н осмотрелся.

Не дует. И снегу не намело: над головой шатром парил каменный свод. Н был велик телом и не представлял, как сможет уместиться на этом войлоке, но когда положил под голову вещмешок — у него получилось. Он накрылся пледом и долго лежал, глядя на огонек лампадки. Просто лежал и глядел. Потом повернулся на другой бок — и встретился взглядом с черным ангелом. Ангел был далеко; в колоннаде, разделявшей их, клубился мрак, но фрагмент фрески с ангелом был виден отчетливо. Впрочем, Н смотрел не на ангела, а только в его глаза.

Ангел вышел из стены, прошел через колоннаду и присел рядом с Н.

— Вот ты и пришел, — сказал ангел.

Теперь, когда его лик был рядом, Н вспомнил наконец, где видел его: в ту ночь, над городом, в морге. Точно — это был он. Такой же прозрачный. Именно это занимало мое внимание, хотя я припоминаю, что уже и тогда он был черен, вернее — обуглен; как мне подумалось — какой-то страстью.

Н чувствовал необычайную легкость. Вот никогда бы не поверил, что умирать так легко. Почему-то я всегда полагал, что душа не отлетает на исходе жизни как перышко, как во сне, а вырывается с болью для тела, рвет по живому, — ведь навсегда разрывается нераздельное единство…

— Стоило ли вести меня в такую даль? — сказал Н. — Чем смерть в морге хуже смерти в храме?

— Не обольщайся, — сказал ангел. — Твой час еще не настал.

— Надо так понимать, что тебе известна моя судьба?

— Конечно. Я послал тебя. Я ждал тебя здесь. И ты пришел, когда тебе надлежало.

Н подумал.

— Я должен что-то исполнить?

— Храму настал час воскреснуть, и для этой миссии Господь выбрал тебя.

Несмотря на прозрачность, лик ангела был виден ясно. Что удивительно — он был неподвижен, и… как бы поточнее передать впечатление… вот! — он был лишен индивидуальности. Как будто на нем была маска. Но если рассудить — зачем ему для встречи со мной прятаться под маской? Значит, они таковы всегда? Впрочем, чему я удивляюсь, — ведь информация не имеет лица… Как жаль, подумал Н, что ангел существует всего лишь в моем воображении. Голограмма, посланная мне из иного мира… Опоздали, ребята, опоздали. Мои заботы позади…

Хотелось закрыть глаза и отключить мозг, но глаза и так были залеплены неподъемными веками, а тяжелый взгляд ангела удерживал сознание. Чего он хочет от меня?

— Я не управлюсь, — сказал Н. — Здесь столько работы…

— Не сомневайся. Это бесплодно и недостойно.

Если бы Н мог — он бы улыбнулся. О каком достоинстве говорит этот ангел? Разве можно взять что-нибудь рукой, которая уже наполнена? Смирение наполнило мою душу до последней клеточки. В ней не осталось места даже для любви. А такие фантомы, как достоинство… я уже и не помню, когда они покинули меня.

— Я постараюсь не разочаровать Господа, — сказал Н только потому, что ангел ждал от него этих слов. Внутреннее отторжение нарастало, и хотелось только одного: забыться.

— Под тобой тайник, — сказал ангел. Его голос стал жестче. Ну конечно — ведь он в моих мозгах, а потому и читает в моей душе, как по книге… — Возьмешь из него, сколько потребуется для дела. Потом вернешь.

— И вернуть нужно больше, чем взял?

— Ты понятлив.

— Это закон бизнеса.

— Помни главное: ничего не бойся. Пока ты исполняешь волю Господа — над тобой его десница.

— И ты будешь моим заступником?

— У каждого своя работа.

Прозрачность ангела стала нарушаться. Она не замутилась и не поблекла, но по нему словно пошла рябь. Очевидно, еще несколько мгновений — и он исчезнет. Оставалось спросить самое главное, но Н не мог выдавить из себя эти слова.

— Я знаю, что ты хочешь спросить, — сказал ангел. — Грех твой велик, но Господь давно простил тебя.

— Этот храм — эта работа — будет моим искуплением?

Ангел помедлил с ответом.

— Я думал… ты знаешь, что искупления нет.

Еще с вечера что-то назревало в природе: все валилось из рук, пес забился в будку, там повизгивал и даже не выбрался, чтобы взять еду; беспокоились куры, корова стонала и не находила себе места, а ведь она на сносях, и Мария боялась как бы она не повредила плод. Мария как могла успокаивала корову, гладила ее, шептала в ухо ласковые слова; наконец уложила на солому, села рядом, обняла ее за шею — да так и задремала. Очнулась около полуночи — ее разбудил колокол. Звук был неторопливый, нарастающий; он приплывал словно из бесконечного далека, хотя до храма было рукой подать — метров двести, не больше. Звук жил долго — таял, таял, — и только когда совсем иссякал — возникал новый звук. Увидав, что Мария уже не спит, корова захотела встать, но терпеливо ждала, пока первой встанет хозяйка.