Джей - О Милтоне Эриксоне

Еще более яркий пример того, как Эриксон переопределя­ет термины, — понятие “бессознательное”. По традиционному определению, бессознательное — это нечто, относящееся к од­ному человеку, нечто внутри одного человека. Эриксон рас­сматривает “бессознательное” иначе, и это имеет заметное вли­яние на его терапевтические процедуры.

Понятие бессознательного возникло в результате исследо­ваний гипноза последней четверти девятнадцатого века. Ког­да испытуемый в трансе следовал внушениям и не мог объяс­нить, почему он делает то, что делает, возникла необходи­мость заявить о присутствии внутри человека некой мотивиру­ющей силы, лежащей за пределами его сознания. Развивая эту идею, Фрейд высказал гипотезу, что бессознательное — это часть разума, содержащая динамические инстинктивные силы, которые определяют мышление и поведение человека. Фрейд также интересовался всеобщим языком, или логикой, бессознательного разных людей. Юнг впоследствии назвал сходство в бессознательном разных людей термином “коллек­тивное бессознательное”.

Я думаю, что Эриксон в своем наборе предпосылок заменил традиционный взгляд на бессознательное. Он начал с изучения бессознательного формирования идей и различий между созна­тельным и бессознательным мыслительными процессами. При­мер можно найти в его работе “Использование автоматического рисования при интерпретации и облегчении состояния острой обсессивной депрессии”. Затем он пошел дальше, чтобы по­нять, может ли бессознательное одного человека улавливать и понимать то, что производит бессознательное другого. Вместе с Лоуренсом Куби он написал “Перевод зашифрованного автома­тического письма одного гипнотизируемого другим в трансе как состоянии диссоциации”. Комментируя то, что один человек сумел точно расшифровать результаты автоматического письма другого, авторы пишут: “Наблюдение под новым углом освеща­ет известный факт, который часто отмечается изучающими бес­сознательные процессы, но который, тем не менее, до сих пор остается абсолютно загадочным; находясь под многообразием со­знательно организованных аспектов личности, бессознательное говорит на поразительно унифицированном языке; более того, этот язык имеет свои законы, столь постоянные, что бессоз­нательное одного человека лучше приспособлено для понима­ния бессознательного другого, чем сознательные стороны их личностей”.

Следующим шагом Эриксона стало, как мне кажется, пред­положение, что язык бессознательного не просто выражает то, что у человека на уме. Это также и способ общения с другим человеком. Это значит, что мы общаемся как с помощью со­знательного языка, так и с помощью языка бессознательного, который мы понимаем и на который отвечаем. У бессознатель­ного языка иной код: он очень краток и насыщен, в нем нет ощущения времени и т.д. Общение осуществляется через движе­ния тела, интонации голоса, а также метафоры и аналогии, скрытые в нашей речи.

Если допустить, что Эриксон действует, исходя из предпо­сылки о существовании по меньшей мере двух уровней комму­никации, один из которых можно грубо называть сознатель­ным, а другой так же грубо — бессознательным, тогда многие его действия становятся более понятными. Он считает способ­ность понимать бессознательную коммуникацию основным уме­нием терапевта. Его собственная способность расшифровывать язык тела стала уже легендой. Он любит подчеркивать, как важно для терапевта вовремя заметить, что пациент утверди­тельно кивает или отрицательно качает головой в такт или не в такт своим словам, что женщина прячет свою сумочку под шар­фом в моменты, казалось бы, абсолютной искренности и т.д. — ведь существует бессчетное количество знаков невербальной коммуникации. Он говорит, что замужняя пациентка, как пра­вило, на первом же приеме раскроет своей манерой сидеть, что изменяет своему мужу, и при этом сделает это точно так же, как и любая другая представительница ее социального класса.

Однако Эриксон не предлагает интерпретаций, которые бы пе­ревели бессознательный язык в сознательный. Он относится к ним как к двум разным, но одинаково приемлемым стилям коммуникации. То, что он понимает под “принятием” пациен­та, на самом деле, принятие этого множественного способа коммуникации. Например, он никогда не скажет пациенту, что раз тот во время беседы прикрывает рот рукой, значит, он бес­сознательно выражает желание о чем-то не говорить. Напротив, Эриксон принимает этот жест как вполне адекватный способ со­общить некоторую информацию. Если привлечь внимание паци­ента к его жесту, можно нарушить коммуникацию и не добиться полезного результата. Вероятнее всего, у пациента возникнет стремление осознавать те способы коммуникации, которые луч­ше всего работают на неосознаваемом уровне.