Эдвин Поляновский - Урок

Дальше рваные воспоминания ведут в детский дом. Колесили они с детдомом по всей стране, спасались от войны. Помнит, как прятался от бомб в шифоньере (там темно, и никто его не найдет и не достанет).

Первый город, который помнит,– Днепропетровск. Какие-то солдаты возле их детского дома расстелили плащ-палатку, достали белый хлеб и созвали всех ребятишек. Подойти первым он постеснялся, и ему достались крошки.

На весь детский дом была одна машина с педалями. С утра до вечера – куча-мала на ней, не подойти. По ночам, когда все спали, Толя выходил на веранду и катался, катался.

Однажды был странный, особенный день: он увидел, что машина стоит на веранде одна и никто на ней не ездит. Сел, проехал два круга. Подошла няня, взяла его за руку: «Пойдем». Пришли в комнату. Смотрит, сидит женщина в зеленом пальто, в платке, и вокруг нее – вся группа. У каждого в руке – то игрушка, то конфета. Женщина протянула Толе самодельный длинный леденец в золотистой обертке.

– Вот,– сказала она воспитательнице,– его...

Молодая воспитательница взяла Толю на руки:

– Сейчас ты поедешь домой. Будешь есть – что захочешь.

Его закутали, и он поехал на машине, уже настоящей. Это был брезентовый фургон с маленькими окошечками. Ехали долго. Остановились на засыпанной снегом площади, вышли – большая церковь перед ними. Повели его «домой», в крохотную времянку.

В тот вечер он ел суп. В детском доме была гречневая похлебка и картошка. А тут – суп!

– Еще хочешь?– спрашивала женщина и все кормила, кормила. Ночью ему было плохо.

Утром он стоял на кровати у стены. Во дворе заскрипели сани. Вошел невысокий, худощавый, небритый мужчина, сбросил у порога вязанку дров и, не снимая фуражку не снимая ватника, в снегу и опилках, подошел к нему:

– Сынок!..

Так Марфа Алексеевна стала ему матерью, а Евтихий Арсентьевич – отцом. Так Анатолий стал Полторацким.

...Насколько счастливее даже те, кто потерял родителей в раннем детстве и хоть минуту, мгновенье помнят их. Они – мать с отцом – могут хотя бы присниться.

В 1960 году Евтихий Арсентьевич умер. Через несколько недель, не пережив горя, скончалась Марфа Алексеевна.

Анатолий ловил рыбу в Находке, служил в армии, а с 1967 года работает художником-оформителем на Херсонском судостроительном заводе.

Испытав судьбу Анатолия, нетрудно стать замкнутым и тяжелым. Полторацкий же, изведав лиха, не хочет, чтобы кто-то хоть в чем-то повторил его долю. Поэтому он добр и открыт безмерно, особенно к детям.

По природе своей, считает Анатолий, люди добры. Вспоминает при этом девочку, отдавшую хлебный довесок, воспитателей детдома, приемных родителей.

– А были ли случаи, которые могли бы поколебать вас в этом?

– Были. Наверное, были.

Стал вспоминать и не вспомнил.

А вспомнилось вдруг совсем другое. Под старой Збурьевкой Анатолий работал в пионерском отряде физруком. Какая-то незнакомая девочка, не из отряда, поплыла за лилиями. Дно было илистое, неровное, то бугры, то ямы – она стала тонуть. Тонет, а сорванные лилии не отпускает. Он, в чем был, кинулся в воду. Она потянула его за собой на дно, ударила, выбила зуб.

Выплыл с трудом. Она долго лежала на берегу без сознания, так и не выпуская из рук лилий.

Мы проходим по больничным коридорам с Аллой Саввичной. Поговорили уже обо всем. И о том, что зима в этом году в Херсоне была странная – были заморозки, морозы, а снега так ни крошки и не выпало. Какой-то нынче выдастся год? Поговорили об авторе письма в «Известия» А. Мозгове, благодаря которому теперь эту историю узнали читатели. О том, что Наташа хочет стать врачом. Возможно, когда-нибудь придется ей присягать на верность долгу клятвой Гиппократа: «Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство».

...Вот девятая палата. Здесь она лежала За окном больничный сад, пока еще пустой, сиротливый. Еще середина апреля. Вишни зацветут, как обычно, в начале мая, яблони, сливы еще позже.

В последние дни перед выпиской каждое утро ставили Наташе в вазу ветки вишни Пять белых пушистых лепестков раскрывались у нее на глазах.

Ее провожала вся больница. Было еще только 9 апреля, а вишня цвела уже вовсю. Весна в тот год, когда уходила Наташа, была ранняя.

1972 г.

На матчи футбольных мастеров я уже давно не хожу, сами же мастера и отучили – искренности мало в игре.

Зато какое удовольствие ходить на заштатные маленькие стадионы, спрятавшиеся за деревянным забором где-нибудь в парке, или у пруда, или за новостройками рядом с пустырем; провинциальные стадионы в черте Москвы – зеленое или гаревое поле, с одной стороны – деревянные скамейки, с другой и вовсе ничего; перегнувшись через низенький забор, стоят болельщики под деревьями...