Эдвин Поляновский - Урок

«Подострая гипопластическая анемия» – установили врачи. Иначе говоря – малокровие. Угнетенный костный мозг перестал вырабатывать необходимое количество клеток крови.

К тому времени, когда Надежда Трофимовна привезла Наташу в Херсон, девочка была совсем плоха.

Сорок дней пролежала Наташа на станции переливания крови. Десять раз вводили ей донорскую кровь, вводили преднизолон – препарат, стимулирующий кроветворение.

За это время, выбрав момент, когда девочке стало чуть лучше, родители свозили ее в Киев в институт гематологии и переливания крови. Там диагноз подтвердили, сказали, что лечат ее правильно, и предложили оставить у себя. Но девочка расплакалась, и они, все трое, вернулись в Херсон, к «Наташиным» врачам.

Выписавшись и лишь две недели побыв в родительском доме, она снова оказалась в больнице. Основные показатели крови ухудшились. На этот раз пролежала шестьдесят дней. Почти все время жила тут же, в палате, Надежда Трофимовна. Наташе сделали двадцать переливаний крови. Каждого заряда хватало на два-три дня. Она бегала, смеялась, протягивала врачам руки с синяками и уверяла: «Новых нэма...»

Но проходили два-три дня, и она снова бледнела, теряла силы ноги ее заплетались. Медсестры дежурили возле нее чуть не сутками, снова – уколы, переливания. В такие минуты была она тиха и терпелива: «Я тэрплю, тэрплю.. »

В этот раз ей перелили пять литров крови. Выписалась с небольшим улучшением.

Через месяц снова, в третий раз, она вернулась в больницу. Показатели были почти безнадежными. Пролежала на этот раз семьдесят семь дней. Ей ввели 4,5 литра крови и 750 грамм плазмы. От преднизолона – вся опухла. Надежда Трофимовна по-прежнему не отходила от Наташиной постели. Кто еще, кроме матери мог облегчить дочери тяжелые, вероятно, последние ее дни. В один из дней, когда Наташа была уже как привидение, Надежда Трофимовна позвонила в совхоз мужу: «В доме прибери, приготовься...» Он заплакал я повесил трубку.

Врачи, судя по всему, тоже решили, что костный мозг уже полностью подавлен, что нет больше островков его, способных творить кровь. Продолжая, однако, бороться, решились на последнее средство – пересадить Наташе чужой костный мозг.

Подобрать донора в таких случаях – дело сложное и тонкое. Проверили постоянных доноров областной станции – ни один не подошел.

Заведующая Вера Николаевна Бурмак позвонила на студию телевидения.

– Погибает девочка... Когда разрешите дать объявление?

– В любое время,– ответили на телевидении,– прервем любую передачу...

На другое же утро пришли двенадцать человек. Проверили: не подходят.

Позвонили в совхоз, приехал Степан Трофимович. Он сам давний донор, у него даже есть донорская медаль за то, что вот уже много лет он раз в год бесплатно сдает кровь. Но и он не подошел.

Оставалась еще Надежда Трофимовна. Мать, которую до этого берегли. Только она одна. Взяли анализы: сошлось! К счастью, к великому счастью, все подошло до тонкостей. Матери, родившей дитя, не отходившей все дни от постели больной девочки, выпала справедливая и счастливая участь спасти свою дочь. Вечером Надежда Трофимовна и Степан Трофимович допоздна шептались в больничном коридоре. Утром ее ждали врачи: заведующая гематологическим отделением Алла Саввична Пелипас, заведующий отделом консервации Леонид Петрович Макаренко, анестезиолог из областной больницы и две медсестры. Все было готово. Томительно ждали. Вошла Надежда Трофимовна. Поздоровалась, остановилась у порога:

– Вин (муж.– Э. П. ) сказав, чи поможет Наташи, чи ни, а у нас ще малэнька.

Врачи не сразу поняли: ну так что?

– Нэ буду, нэ дам... Боюсь. Вин нэ разрешив...

Напрасно уверяли ее врачи, что операция эта хоть и болезненная, но совершенно для здоровья безвредная. Она стояла жалкая, тихая, но непреклонная.

Художник-оформитель Херсонского судостроительного завода Анатолий Полторацкий зашел на станцию переливания крови по своим донорским делам – дело не срочное, мог прийти, а мог и не прийти: случайность. Его вдруг спросили: а может ли он дать свой костный мозг погибающей девочке? Анатолий, не задумываясь, ответил: «Да».

Вернувшись в общежитие, он, после душа, пораньше лег спать. Утром, ровно в девять, пришел. Надел больничное белье – темно-синюю куртку с такими же брюками и тапки с мятыми стоптанными задниками. Через стеклянную дверь он видел, как в соседней комнате о чем-то говорили пятеро в белых халатах в масках, вокруг подвешены были пробирки, шланги.