Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Последний снимок был настоящим шедевром. Луиза стояла лицом к камере, и ничто не скрывало ее наготы. Поза была великолепной. Дон поймал ее в тот момент, когда она расставила ноги, подняла руки над головой и вытянулась всем телом с такой неподдельной чувственностью, что как только я увидел ее, дрогнул и потянулся к ней. Я смотрел на нее, сидящую напротив меня, и умирал от желания увидеть ее в таком виде наяву.

— Дух захватывает, Луиза. И, честно говоря, это оказывает на меня огромное эротическое воздействие. — Я с сожалением отметил, что сказал это очень формально.

— О, я рада. — Луиза оживилась.

— О чем вы думаете?

— Только о том, что я все еще тревожилась, и испытала облегчение от того, что вам понравились снимки.

— Вы просто дипломат, Луиза.

— Ну, может быть…

— Я ожидал, что вы ощущаете то же, что и я: «Как было бы здорово увидеть вас наяву такой же, как на этих снимках; как хорошо было бы быть с вами вот так — как предлагают фотографии».

— Да, — прошептала она, снова подняв голову. — Я рада, что вы чувствуете это, и я рада, что вы сказали об этом.

Несколько минут мы сидели молча, оба занятые своими мыслями, но все еще связанные единым чувством. Звонок возвестил о приходе моего следующего пациента, и конец сеанса застал нас обоих врасплох. Мы поднялись, она подошла ко мне, и я тепло обнял ее. Ее тело прильнуло к моему так, как никогда раньше, и пульс у меня зачастил. Мне хотелось поцеловать ее, и я знал, что она ждет моего поцелуя. Я поколебался и решил не делать этого. Обняв ее еще раз, я отстранился и повернулся к двери.

— Увидимся в следующий понедельник.

20 июня

В понедельник Луиза выглядела совершенно иначе. Ее лицо и манеры были скованными и напряженными. Она казалась несчастной. Одежда была по-летнему нарядной и — для Луизы — очень открытой: сарафан с довольно глубоким вырезом впереди и с открытой спиной. Он был коротким и соблазнительно прилегал к телу, но само тело было жестким и как бы сопротивлялось этому наряду. Она присела на кушетку, начала снимать туфли, как обычно, остановилась, а затем легла на кушетку, не разуваясь. Она поправила юбку и скрестила руки на груди. Луиза выглядела испуганной и неподатливой.

Я решил сидеть тихо и позволить ей самой справиться с той борьбой, которая, очевидно, происходила у нее внутри. Луиза почти не замечала моего присутствия и, казалось, напряженно прислушивалась к внутреннему диалогу. Ее руки распрямились, а затем постепенно расслабились, в уголках глаз появились слезы, которые молча скатывались по щекам. Она заплакала сильней, и это ослабило ее напряжение. Вероятно, прошло уже минут пять, а мы еще не сказали ни слова.

Наконец Луиза вздохнула, расправила плечи и печально произнесла:

— У меня внутри все так смешалось. Не знаю, как рассказать вам о том, что со мной происходит. Но мне хотелось бы. Кажется, это такая знакомая мне борьба, но, черт бы ее побрал, она длится слишком долго. Я хочу сделать с этим что-то. Кажется, я все еще боюсь.

— Расскажите мне об этом, Луиза.

— Это началось после моего предыдущего сеанса. Нет, постойте, не спрашивайте меня, что случилось в прошлый раз. Я скажу это сама. В прошлый раз я показала вам несколько своих фотографий, которые сделал Дон. Я была обнаженной на них. Подождите! Есть кое-что еще. — Она остановилась, намереваясь рассказать все сама и не ожидая помощи. — Мне понравилось показывать вам фотографии. Думаю… То есть, полагаю, вы сказали… У меня сложилось впечатление, что вам тоже понравилось их рассматривать. Возможно, я ошиблась…

— Вы не ошиблись, Луиза. Мне действительно понравились ваши снимки в обнаженном виде.

— Да. — Она вздохнула так, как будто сбросила тяжелый груз. — Да, я так думала, а затем испугалась, что лишь вообразила это. Каким-то образом я так разволновалась, что не могла ясно припомнить, что происходило. Я продолжала думать об этом, и мне стало казаться, что вы были несколько… знаете… ну, возбуждены. Затем я сказала себе, что это было просто мое воображение. Нет! Не говорите мне. Сейчас я хочу сделать это сама. Затем… — Снова полились слезы, и на этот раз она потянулась за салфетками и вытерла их. Она молчала, вероятно, целую минуту. Я исполнился любовью к ней, наблюдая ее мужество, зная, как она сражается со страхом и стыдом, которые носила в себе почти всю свою жизнь. Она действительно могла делать это по-своему. Я чувствовал, что быть с ней в этот момент — большая удача для меня.