Мортимер Адлер - Шесть великих идей

Все, что справедливо в силу естественных прав или критерия честности, также законно в силу того, что это выгодно для достижения общего блага или всеобщего благоденствия. То, что справедливо в силу естественного права, имеет преимущество по сравнению с тем, что справедливо в силу критерия честности, потому что второе основывается на частных равенствах и неравенствах индивидов — их способностях и навыках и том, как они ими пользуются, — в то время как первое основано на естественных потребностях, общих для всех людей как представителей человеческой расы.

Все, что полезно для достижения общего блага или всеобщего благосостояния, справедливо просто в силу конечной цели, но это не всегда справедливо в силу естественного права или критерия честности. В этом заключается та особая истина, на которой основывается прагматическая или утилитаристская теория справедливости.

Все предыдущие определения того, что справедливо, а что нет, могут быть распространены на действие позитивных законов государства. На самом деле принятие позитивных законов подразумевает предыдущие определения справедливости.

Тем не менее некоторые вещи не могут быть таким образом описаны как справедливые или несправедливые. Они морально безразличны в том смысле, что не способствуют естественным правам и не противоречат им, не являются честными или нечестными, не больше и не меньше соответствуют общественным интересам.

И все-таки для общественного блага должна быть принята та или иная альтернатива. Когда это решение принято и закреплено законодательно, способ действия, определенный законом, становится справедливым, а запрещенный законом — несправедливым. В этом заключается особая истина, содержащаяся в легистской или позитивистской теории справедливости.

Если представленные мной только что формулировки верны (что должны сами для себя решить читатели), то синтез трех конфликтующих теорий был сделан при помощи отбрасывания экстравагантных заявлений, свойственных каждой из них, и признания того вклада, который каждая из них вносит в общую истину. Также необходимо собрать эти частичные истины в таком порядке, чтобы естественная теория имела больший приоритет по сравнению с прагматической или утилитаристской теорией, а они обе — по сравнению с легистской или позитивистской.

Сделав это, мы получаем четкое и адекватное выражение идеи справедливости, которое, как мне кажется, не может быть получено другим способом.

У нас все еще остаются два самых сложных вопроса о справедливости из когда-либо поставленных. Оба были сформулированы Платоном на заре западных размышлений о справедливости. На один из них, мне кажется, может быть найден ответ, а другой останется нерешенным.

Первый из этих вопросов заключается в том, почему кто-либо должен быть справедлив в своих действиях относительно других людей или общества, в котором он живет.

Этот вопрос был сформулирован Платоном в первой из двух книг «Республики» в контексте размышлений о том, получает ли справедливо действующий человек от этого выгоду с точки зрения собственного счастья. Другими словами, должен ли индивид поступать справедливо из-за того, что для него выгодно поступать именно так с точки зрения поиска своего собственного счастья?

С этой точки зрения ответ должен быть отрицательным. Даже признание того, что благородство выгодно как средство для достижения счастья, не приводит к положительному ответу.

Чтобы вести добродетельную жизнь в целом, человек, разумеется, должен делать правильный выбор с учетом необходимых и желаемых благ. Нравственное благородство можно назвать подходящей привычкой, которая позволяет человеку делать такой выбор.

Несдержанный человек ошибочно делает выбор в пользу чрезмерности желаний кажущихся благ, ведущих к мгновенному удовольствию, а не настоящих благ. То же самое может быть сказано о трусе, который за недостатком храбрости отказывается от стремления к настоящему благу из-за возможных потерь или трудностей.

Пока ясно, что быть нравственно благородным (по крайней мере в том, что касается сдержанности и смелости) не просто ценно само по себе, но также выгодно для достижения хорошей жизни. Но что насчет того аспекта нравственного благородства, который называется справедливостью?

Как мне кажется, единственный ответ заключается в труднообъяснимой истине, которую редко понимают. Если бы сдержанность, смелость и справедливость были бы тремя отдельными привычками, каждой из которых человек мог бы обладать, не имея других, то я, наверное, не знал бы, как обосновать выгоду справедливости в отношении других как средства достижения моего собственного счастья. Тем не менее, если эти три названных качества являются различными, но неразделимыми аспектами нравственного благородства как объединенного и неразделимого целого, то обоснование очевидно.