Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

При оценке источника проверяются его собственные способности и возможности представлять качественные сведения. В ходе такой оценки мы можем вдруг обнаружить явное несоответствие уровня изложенной информации личностным данным самого информатора. Такие характеристики живого источника, как возраст, здоровье, образованность, опыт, уклад жизни, социальное положение и прочие его же свойства, в зависимости от привязки к обстоятельствам участия в деле, сопоставляются с информацией, исходящей (как это заявлено) от этого источника. Сопоставляя такие данные, могут возникнуть сомнения в принадлежности сведений заявленному источнику и вдруг выясняются противоречия.

Вот, ты знакомишься с Заключением эксперта, изложение исследований которого неграмотно, бессвязно, пронизано полу-бытовой речью, и понимаешь, что не свойственно специалисту, профессионалу лепить такие тексты. Вслушайся: «Занимаясь обследованием мёртвого мужчины, я разрезал медицинским ножом живот поближе к рёбрам…». Профи выразил бы мысль и действия свои иначе. Его вариант: В ходе исследования трупа вскрыта посредством скальпеля верхняя часть брюшной полости. Эксперт-профи не станет повествовать от первого лица (я, мне), скальпель обзывать ножом, употреблять фразы, типа «занимаясь», «живот», «пониже», «мёртвого». Такие ляпы выдают дилетанта, далёкого не только от экспертных работ, но и от медицины вообще. В припадке чрезмерных усердий, а то и плодя фальсификат, следаки варганят показания свидетелей в несвойственной для уровня данных граждан языковой форме. Тогда мы можем встретить в материалах дела показания несовершеннолетнего, где использованы фразы и выражения, явно несоответствующие подростковым возрасту и развитию. В этих и подобных случаях мы способны выявить, что следак выдаёт свою мысль от имени допрашиваемого, потому как используемый язык этот свойственен лишь для следственно-судебной практики общения либо же следак взял на себя смелость корректировать чужую речь по своему пониманию с переводом на юридические штампы, что, как правило, грозит сменой смысла сказанного. Неудивительно, что редакцией следователей в ходе таких вмешательств изъяснения коренных сельчан вдруг выдаются урбанизированным языком или, наоборот, некий обыватель при описании специфических объектов вдруг проявляет профессиональные познания, а какой-нибудь дремучий сиамец – недавний мигрант – отчего-то ловко выражается на «великом и могучем» без помощи переводчиков.

В большинстве случаев, конечно, необходимо самому знать пределы способностей источника информации через специально добываемую информацию об этом, через направленные выяснения. В других – нестыковки выясняются из тех же материалов дела, например, по вводной части протокола допроса, где фиксируются обязательные данные о личности участника.

Я с подружкой сожительствовал не один год и вполне знаком с её способностями изъясняться. Меня мусора обезвредили, а вскоре предъявили одной из улик показания письменные, якобы, со слов этом дамочки рождённые, как свидетеля обвинения. Ничего удивительного – нынче в почёте дружеское предательство. Шмыгнул я разбитым шнобелем, читаю: ляля, тополя… «Владислав сообщил, что у него произошёл конфликт с Константином с причинением побоев последнему… на его сорочке я заметила пятна тёмно-бурого цвета, характерные для запёкшейся крови…». Серьёзная потрава. Однако, подружка моя ненаглядная, хотя и красючка, а по уровню развития – глупая курица. Её интеллект и грамотность резко контрастировали таким речевым оборотам и способу построения, изложения мысли. Большинство из протокольных словечек ей чужды, ею не употребимы. Построение сколь-либо усложнённых речевых предложений не доступно для неё. Скорее всего, то был употреблён слог самого следака. Подобные обстоятельства она в реальности описать могла бы следующим образом: Влад сказал, что они с Костиком поругались и он его побил; на его (Влада) рубашке я заметила тёмные пятна. Кроме того, что факты по данным показаниям не соответствовали действительности, представленные показаниями речевые особенности однозначно указывали о непринадлежности тех сведений устам дамы сердца моего.

Для изобличения подлога источника доказательств по таким вариантам разноголосицы достаточно во многих случаях при личном допросе поставить свидетелю вопросы с применением протокольных выражений. Тогда свидетель сморщит лобик и остекленеет глазками, пытаясь врубиться в смысл заданного. А можно и в лоб: в протоколе зафиксирована именно ваша речь или вы изъяснялись другими словами? Либо же, выхватывая отдельные «умные» слова или выражения и протокольной текстовки, просить свидетеля о разъяснениях: как это понимается(Р). Так и выясняется и вывозится далее суду подлог, ложность источника, если через того же свидетеля определяются речевые противоречия или он сам подтвердит наличие корректировок по тексту. Мусора, конечно, старания приложат тему замять, но как говаривал Аристофан: Вся лажа на поверхности.