— Понимаю, — кивнул Холмс. — И много вы из него извлекли?
— Мне кажется, немало. Во-первых, я разгадал, что это за скала, которую Пушкин называет «гробницей славы». Вне всяких сомнений, он имеет в виду остров Святой Елены, где умер император Наполеон.
— Браво, Уотсон! Эта ваша догадка безусловно верна.
— Очень важен так же, как мне кажется, установленный мною факт, что первымгением, первымвластителем своих дум Пушкин называет Наполеона. Это наводит на мысль, что тот, кого он называет вторымгением, должен быть под стать первому…
— Неглупо, неглупо… Пока вы рассуждаете весьма здраво.
На этот раз даже изощренный слух Уотсона не расслышал в реплике Холмса и тени насмешки.
— Мне пришло в голову, — продолжал ободренный Уотсон, — что этот второй гений, как и Наполеон, тоже коронованная особа. А иначе что могли бы означать слова: «Оставя миру свой венец»? Под венцом обычно подразумевается корона…
— Гм…
— Однако, поразмыслив, я решил от этой идеи отказаться.
— И правильно сделали.
— В конце концов, подумал я, говоря о венце, поэт мог мыслить метафорически…
— Вот именно!
— Он мог иметь в виду отнюдь не коронованную особу, а просто человека, который был так же знаменит, так же славен в своей области, как Наполеон в своей.
— Уотсон, вы просто молодчина!
— Рассуждаем дальше, — продолжал Уотсон, осчастливленный похвалой учителя. — Об этом таинственном незнакомце Пушкин говорит, что он был создан духом моря и что образ моря был на нем означен. Это значит, что речь идет о человеке, который всем образом своей жизни был связан с морской стихией. Этот намек дал мне основание предположить, что речь идет о каком-либо великом флотоводце. Ну а кого из флотоводцев можно поставить рядом с Наполеоном? Только одного: нашего замечательного соотечественника, адмирала Нельсона. Наполеон побеждал на суше, Нельсон — на море. И не зря поэт поставил этих двух великих людей рядом!
— Уотсон, позвольте от души вас поздравить!
Холмс не поленился встать с кресла, крепко стиснул руку Уотсона и торжественно ее потряс.
— Наконец-то я слышу от вас доброе слово, — растроганно промолвил Уотсон.
— Ваша догадка не лишена логики и здравого смысла. При этом, не скрою, она весьма остроумна, — говорил Холмс, не отпуская руку Уотсона и продолжая изо всех сил трясти ее.
Уотсон совсем расчувствовался. Холмсу даже показалось, что в глазах у него сверкнула скупая мужская слеза.
— Спасибо, милый Холмс, спасибо! — растроганно бормотал он. — Я всего только ваш ученик. И единственная моя цель — быть достойным учеником такого великого учителя.
— Однако при всех неоспоримых достоинствах вашей ослепительной догадки, — сказал Холмс, выпустив наконец руку Уотсона из своих железных пальцев, — у нее есть один крошечный, малюсенький недостаток.
— ???
— Она неверна.
Уотсон был сражен наповал.
— То есть как — неверна?!
— А вот так. Абсолютно, совершенно неверна, — невозмутимо подтвердил Холмс. — Вспомните. В стихотворении Пушкина сказано, что этот другой гений умчался «вслед за ним», то есть за Наполеоном. Говоря презренной прозой, это значит, что он умер вскоре послеНаполеона. А адмирал Нельсон погиб в 1805 году, то есть шестнадцатью годами раньшеНаполеона.
— В самом деле! — обескураженно пробормотал Уотсон.
Железная логика великого сыщика была, как всегда, неопровержима.
— Затем, — продолжал Холмс, — в стихотворении Пушкина об этом человеке сказано: «Исчез, оплаканный свободой». Из этого легко можно сделать вывод, что он был борцом за свободу, противником тирании и деспотизма.
— Смотрите-ка! А мне это даже в голову не пришло!
— И наконец, о нем там прямо говорится: «Он был, о море, твой певец!» Из чего, мне думается, мы с вами вправе заключить, что этот таинственный незнакомец был поэтом.
На этот раз Уотсон схватил руку Холмса и стал изо всех сил трясти ее.
— Дорогой мой друг! — восклицал он при этом. — Простите мою дерзкую самонадеянность! Я только теперь вижу, как бесконечно далеко мне до вас! Вы так легко, изящно, так просто разгадали загадку, над которой я бился целый день…
— Разгадал, вы говорите? — оборвал его Холмс. — О, нет! До этого еще далеко. К сожалению, информации у нас пока еще чрезвычайно мало.
— Как? Все еще мало?
— До крайности мало. Другой гений, о котором говорит Пушкин, по-видимому, был поэтом. Но мало ли поэтов на свете? Он, судя по всему, любил свободу. Но много ли сыщется на свете поэтов, которые не любили ее? Он воспевал море. Но где вы найдете поэта, который не воспевал бы эту свободную стихию? Нет, Уотсон! Покуда мы с вами продвинулись, увы, не слишком далеко.
Читать дальше