Бертран де Жувенель - Власть. Естественная история ее возрастания

См.: A. Gaullery . Histoire du Pouvoir royal d’imposer depuis la Féodalité jusqu’à Charles V. Bruxelles, 1879.

Согласно документам, опубликованным Морисом Жюсленом: «Bibliothèque de l’École des Chartes», 1912, p. 209.

Baldwin Schuyler Terry . The Financing of the Hundred Years War, 1337–1360. Chicago and London, 1914.

О богатстве Франции в начале войны, Фруассар пишет: «Тогда королевство Франция было плодородным, равнинным и крепким, люди были богатыми, владели большим имуществом и не было речи ни о какой войне».

Это повышение в определенной степени сделалось необходимым из-за общего подорожания товаров вследствие притока драгоценных металлов из Америки.

«Новая болезнь распространилась в Европе; она охватила наших государей и заставляет их содержать беспорядочную массу войск. Она усиливается и становится заразной, ибо как только одно государство увеличивает то, что оно называет своими войсками, другие тотчас же делают то же самое, так что в результате не получается ничего, кроме всеобщего разорения. Каждый монарх держит наготове столько войска, сколько ему пришлось бы иметь разве лишь в том случае, если бы его народам угрожало истребление; и это состояние борьбы всех против всех называют миром» (О духе законов, кн. XIII, гл. XVII) *.

Op. cit. ***

H. Taine . Les Origines de la France contemporaine, éd. in-16, t. X, p. 120 *.

Paul Viollet . Le Roi et ses ministres pendant les trois derniers siècles de la monarchie. Paris, 1912, p. VIII.

Карл Маркс . Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта *.

L. Duguit . L’État, le Droit objectif et la Loi positive. Paris, 1901, t. I, p. 320.

Ср. у Бенжамена Констана: «Люди партии, как бы ни были чисты их намерения, всегда противятся ограничению суверенитета. Они смотрят на себя, как на его наследников, и бережно обращаются со своей будущей собственностью, даже когда она находится в руках их врагов» ( Benjamin Constant . Cours de Politique constitutionnelle, éd. Laboulaye. Paris, 1872, t. I, p. 10).

Энгельс, в предисловии 1891 г. к «Гражданской войне» Маркса **.

L é nine. L’État et la Revolution, éd. «Humanité», 1925, p. 44 *.

«У них вызывают недоверие, – говорил еще Констан, – такая-то и такая-то форма правления, такой-то и такой-то класс правителей: но дайте только им организовать власть на их собственный манер, допустите, чтобы они предоставили ее уполномоченным по их выбору, и они сочтут, что у них недостаточно возможностей для ее расширения» ( Benj. Constant . Op. cit.).

См.: A. Ullmann . La Police, quatrième pouvoir. Paris, 1935.

В иерархическом обществе в действительности полицейский всегда опасается столкнуться с людьми знатного происхождения. Из-за этого он испытывает постоянный страх попасть в неприятную историю, и этот страх его унижает и парализует. Необходимо нивелировать общество, чтобы функция полицейского ставила его выше всех; такое моральное возвышение способствует возвышению института.

Necker . Du Pouvoir exécutive dans les Grands États, 1792, p. 20–22.

Руссо . Об общественном договоре, кн. III, гл. VI *.

Necker . Op. cit.

J. G. Fraser . Lectures on the History of Kingship. London, 1905, p. 2–3.

Burlamaqui . Principes de Droit politique. Amsterdam, 1751, t. I, p. 43.

Мы имеем в виду, что она не была суверенной в современном смысле слова. Средневековый суверенитет был не чем иным, как всего лишь превосходством (от просторечного латинского superanum). Это качество, которым обладает власть, находящаяся выше всех других, над которой в данное время нет вышестоящей власти. Но из того, что право суверена – самое высокое, совершенно не следует, что оно имеет какую-то иную природу, чем права, над которыми оно возвышается: оно их не уничтожает и оно не считается их источником или автором. Когда мы описываем здесь характер суверенной власти, мы ссылаемся на современную концепцию суверенитета, которая расцвела в XVII в.

В объемном труде братьев Р. У. и А. Дж. Карлайл, посвященном политическим идеям Средних веков (A History of Political Mediaeval Theory in the West, 6 vol. London, 1903–1936), мы находим сотни раз повторенной эту идею, доказанную общим ходом их исследований, – что монарх понимался средневековыми мыслителями и обычно считался стоящим ниже закона , как подчиненный ему и неспособный его изменять своей властью. Закон есть для него нечто данное и, по правде говоря, закон и есть подлинный суверен.