Пол Готфрид - Странная смерть марксизма

Расположенный напротив моего дома колледж Элизабеттауна, в котором я работал, помог мне во множестве мелочей: позволил мне загружать работников библиотеки, которые помогали в поиске ссылок, организовал публичное выступление, на котором мне представилась возможность проверить свои идеи на моих незадачливых коллегах и студентах, а также оказал материальную помощь. Фонд Эрхарда, финансировавший мои исследования в предыдущие двадцать лет, помог мне и на этот раз. Я должен поблагодарить журналы Catholica, Conflits Actuels, Telos, Journal of Libertarian Studies и Orbis – все эти периодические издания любезно предоставили свои страницы для публикации моих идей. А моей жене Мэри пришлось перенести суровое испытание – выслушивать меня по мере того, как шла работа над книгой, и, значит, я обязан извиниться перед ней и поблагодарить ее. В будущем я постараюсь не загружать ее таким числом всяких подробностей.

На идею написать эту книгу меня натолкнул былой бестселлер Аллана Блума «Затмение американского разума» ( The Closing of the American Mind ). С тех пор, как в 1987 году я впервые прочел эту книгу, утверждения ныне покойного профессора Чикагского университета и «консервативного» критика американской культуры и обычаев вызывали у меня непреходящее недоумение. Указания Блума на «германские связи» американских университетских левых казались мне настолько необоснованными, что тот факт, что другие комментаторы, в других случаях вполне здравомыслящие, обсуждали их с одобрением, просто сводил меня с ума. Если, как утверждает Блум, такие немецкие злодеи и враги эгалитаризма, как Фридрих Ницше и Мартин Хайдеггер, и проторили путь для нацизма и американских «новых левых», то эти обвинения по меньшей мере не очевидны. Их необходимо доказать. То же самое относится и к другому утверждению профессора Блума, что руководящим принципом американских левых является не радикальный эгалитаризм, а идеи партикуляризма и исторического релятивизма, заимствованные Америкой у Европы.

Следует задать вопрос: почему с этими мнениями соглашаются люди, которых, казалось бы, нельзя обвинить в незнании материала? Более того, почему на европейцев возлагают вину за движения и идеи, которые мы, американцы, с нашими средствами и специалистами, могли создать и сами? Данная книга предлагает по крайней мере предварительные ответы на эти вопросы.

Анализируя результаты прошедших весной 1999 года итальянских муниципальных выборов, многоопытный итальянский политический аналитик Эрнесто Галли делла Лоджия объяснил в миланской газете Corriere della Sera , что на этот раз избиратели обманули ожидания журналистов. Рабочие подали за левых меньше голосов, чем предполагалось, зато коммунисты и другие левые партии привлекли электорат, состоящий из борцов за права гомосексуалистов, активистов феминистского движения, защитников природы, борцов за мультикультурность и вообще, если говорить более широко, не состоящих в браке людей свободных профессий. Приходится заключить, что для изменившихся итальянских левых теперь характерны «нетрадиционный стиль жизни» и в то же время неприязнь к традиционной европейской морали. Делла Лоджия ностальгически замечает, что в его молодости у итальянских коммунистов были четко определенные цели: они поддерживали международную политику Советского Союза, идею классовой борьбы и национализации средств производства. Но на самом деле их избиратели хотели лишь выжать социальные льготы и субсидии из государства и руководителей итальянской промышленности ( la classe padronale ), и более всего они стремились к тому, чтобы получить побольше удобств буржуазной жизни [1] Ernesto Galli della Loggia, “Quando i ceti medi bocciano la sinistra”, Corriere della Sera , 4 июля 1999 г. P. 1. . Поддерживавшие коммунистов рабочие меньше всего заботились о свободе практиковать альтернативные стили жизни или о том, чтобы демаскулинизировать рабочие места.

Как отмечает Анни Кригель, автор книги «Французские коммунисты», трудно найти другую группу, представители которой были бы больше озадачены самой идеей равенства полов, чем эти самые коммунисты. Еще в 1970-е годы партийные ряды на 70 % состояли из мужчин, а женщины оказывали на партийные решения лишь «незначительное влияние» [2] Annie Kriegel, The French Communists: Profi le of a People , trans. Elaine P. Halperin (Chicago: University of Chicago Press, 1994), P. 61–64. . Более того, говорившееся на партийных собраниях о женщинах и семейной жизни куда больше приличествовало бы собранию католических священников в период до Второго Ватиканского собора. В своей работе Кригель подчеркивает, что французские коммунисты сочетали экономический радикализм с глубоко консервативными социальными установками. Но уже в 1990-е годы тот же автор в своих журналистских публикациях начала нападать на коммунистов и их социалистических союзников за попытки радикализировать французское общество [3] Annie Kriegel, “Sur l’antifascisme”, Commentaire . Vol. 12 (summer 1990). P. 299. См. также автобиографию Кригель, Ce que j’ai cru comprendre (Paris: Robert Laffont, 1991), которая написана с позиции коммуниста, разочарованного идеологической эволюцией Французской коммунистической партии в послевоенные годы. . Теперь речь шла не о косной культуре, с которой ассоциировался французский марксизм, а о его превращении в радикализирующую культурную силу, находящуюся в союзе с государственной властью.