Елена Осетрова - Манифестация факта в русском высказывании, или Событие выражения

Делая резюме по поводу знаковой сущности действия, Рикёр использует неожиданное сравнение действия и книги: эти два феномена в равной степени «являются произведениями, открытыми множеству читателей. Как и в сфере письма, здесь то одерживает победу возможность быть прочитанными, то верх берет неясность и даже стремление все запутать» [Рикёр 1995: 18].

Обратимся теперь к анализу категории выражения, изложенному М.М. Бахтиным в «Марксизме и философии языка» [Бахтин 2010: 25–40, 76–90]. На страницах книги читатель сталкивается с господством структурно-функциональной точки зрения на предмет: автора в первую очередь интересует

▪ устроенность «события выражения»,

▪ взаимодействие, взаимозависимость его элементов.

Выражение – это «нечто так или иначе сложившееся и определившееся в психике индивида» и объективированное «вовне для других с помощью каких-либо внешних знаков. В выражении, таким образом, два члена: выражаемое(внутреннее) и его внешняя объективация… все событие выражения разыгрывается между ними» [Бахтин 2010: 76–77]. Следовательно, утверждается мысль о главенствующей роли звена «Факт – Манифестация» в ситуации МФ (если соотнести цитату с принятой в нашей работе терминологией). Развивая далее тезис об очевидном единстве двух названных членов, философ завершает его на первый взгляд парадоксальной и чрезвычайно важной мыслью о том, что организующий и формирующий центр находится не внутри, а вовне: «Не переживание организует выражение, а, наоборот, выражение организует переживание(выделено мной. – Е. О. )» [Бахтин 2010: 78, а также: 28–29].

Итак, событие выражения представлено в научном контексте как выделенный и разносторонне осмысленный феномен коммуникативной природы. При этом его функциональный статус чрезвычайно широк. Как базовую структуру, задающую план и направление перспективных поисков, событие выражения можно определять в границах семиотики, которая предлагает универсальные эвристические процедуры для различных областей гуманитарного знания. В качестве целостного предметного поля его рассматривают в медицинской симптоматике, психологии эмоций, невербальной семиотике и имиджелогии. Наконец, масса нетривиальных объектов для наблюдения открывается в психиатрии, этнографии, антропологии, социологии, культурологи в случае, если экспериментатор заинтересован в разработке манифестирующей проблематики.

Выбор языковой грани объекта, в плоскости которой проведены дальнейшие наблюдения, заставляет учитывать контекст нескольких лингвистических направлений, а именно:

▪ семантического и коммуникативного синтаксиса,

▪ лексической семантики,

▪ активной грамматики,

▪ теории языковой картины мира.

Каждое из них вносит свой вклад в формирование теоретической базы работы.

Языковая картина мира (ЯКМ) – составляющая общей картины мира (КМ) – «исходного глобального образа мира, лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека. Картина мира … субъективный образ объективной реальности» [Постовалова, 1988: 21; об истории данного понятия см. там же: 12–18; Корнилов 2011: 5–21]; в других исследованиях под это понятие подводится «модель мира» [Цивьян 1990: 5; Шмелев 2002; 2002а] и обсуждаются взаимосвязи картины мира и языка как формы ее содержания [Колшанский 2006; Корнилов 2011].

Материалом для реконструкции языковой картины мира служат только факты языка: лексемы, морфологические формы, синтаксические конструкции и т.п. [Языковая картина мира … 2006: 34].

Хотя понятие языковой картины мира кажется вполне освоенным отечественной лингвистикой – до такой степени, что внедрено в терминологический аппарат вузовских учебников и пособий [Кронгауз 2005; Радбиль 2010; Коньков, Неупокоева 2011; Корнилов 2011], Н.Ф. Алефиренко, со ссылкой на Ю.Н. Караулова, отмечает скованность лингвистов при оперировании им как термином и придание ему метафорического характера [Алефиренко 2009: 65]. Это становится очевидным при знакомстве с несколькими оценочными определениями: разные авторы называют ЯКМ «языковым мировоззрением» [Бахтин; цит. по: Борухов 1991: 16] «душой языка» [Борухов 1991: 16], «обыденной картиной мира» или вообще присваивают ей статус наивной модели мира [Туровский 1991: 91; Апресян, Апресян 1993: 30; Языковая картина мира … 2006: 34].