Елена Осетрова - Манифестация факта в русском высказывании, или Событие выражения

Интересные аспекты темы раскрываются в исследовании психолога В.А. Лабунской «Экспрессия человека: общение и межличностное познание». Структуру теоретической части текста задает типология невербального поведения человека: сюда отнесены кинесика (движения тела и жесты), просодика (тембр и темп речи, высота и громкость голоса), экстралингвистика (паузы, плач, смех, кашель), такесика (касания и тактильная коммуникация), система запахов. Перечисленные коды разными способами передают информацию о человеке и его самочувствии [Лабунская 1999: 27].

Детальный портрет нашего соотечественника, увиденный сквозь призму русского архетипа и общественных ценностей, нарочито пронизанный нитями семиотического комментария, дается в книге А.В. Сергеевой [Сергеева 2005]; В.К. Харченко как будто дополняет его, обрисовывая двадцать символов элитарного поведения, означающими которого выступают – одежда, взгляд, улыбка, движения, голос и молчание [Харченко 2005]; а Т.В. Ларина, специалист в области лигвокультурологии, занята сопоставительным аспектом темы и реконструирует модели невербальной коммуникации русских и англичан [Ларина 2009: 90–125].

В ряду наиболее авторитетных отечественных работ, развивающих данную гуманитарную отрасль, стоят труды Г.Е. Крейдлина. Он предложил для нее новое название – «невербальная семиотика» – и сформулировал главную теоретическую задачу – объединив усилия современных биологов, психологов, социологов и лингвистов на интегральной основе создать системное, непротиворечивое и функциональное описание огромного поля невербальной коммуникации.

Ядром невербальной семиотики, как и Лабунская, Крейдлин считает кинесику; ее история в аспекте отношения социума к человеческому телу и телесности вообще, а также проблематика межкультурной переводимости / непереводимости жестов изложена в [Крейдлин 2007: 335–344]. Далее ученый выделяет паралингвистику (аналогично «просодике» и «экстралингвистике»), окулесику (язык глаз), аускультацию (науку о семиотических функциях звуков и ау-диальном поведении людей), гаптику (то же, что «такесика»), ольфакцию (язык запахов), гастику (науку о знаковых функциях пищи и напитков), хронемику (наука о семиотических и культурных функциях времени), проксемику (символику человеческого пространства) и системологию (науку о системах объектов, окружающих человека, об их функциях и смыслах).

С анализом невербальной коммуникации Г.Е. Крейдлин совмещает семантико-языковой подход, что возводит в программный методологический принцип: расшифровка жеста совмещается с данными о нем в русской языковой картине мира. Это позволяет автору прийти к выводу о том, что многие жесты зафиксированы в виде устойчивых номинаций, осваивая которые носитель языка постигает своеобразный учебник жизни – учебник невербального общения; ср.: потрепать по щеке, дать подзатыльник, подмигнуть, поцеловать, обнять, развалиться, сидеть нога на ногу и т.д. [Крейдлин 2000а; 2004].

Отдельное направление усилий Г.Е. Крейдлина и его коллег – создание «Словаря языка русских жестов» [Григорьева, Григорьев и др. 2001]. Понимая русский язык тела как слаженную знаковую систему, авторы демонстрируют связь ее единиц с языковыми единицами – русскими жестовыми фразеологизмами. Описание жестовых эмблем дано через аппарат жестовых примитивов и организовано в лексикографические классы: для симптоматических жестов используется элемент выражает , а для коммуникативных – показывает . Так, жесты прерывания контакта с собеседником ( заткнуть уши, закрыть лицо руками, отшатнуться ) размещены в общей словарной зоне.

Обратим внимание на то, что теоретики невербальной коммуникации последовательно разделяют, с одной стороны, знаки, сознательно используемые человеком, и, с другой стороны, физиологические незнаковые движения (чихание, подергивание ногой, опускание плеч), не имеющие прямой коммуникативной функции. Хотя подобные виды активности не входят в число приоритетных объектов невербальной семиотики, лингвистический интерес автора монографии распространяется в том числе и на них – на манифестации, свидетельствующие о всяком событии человеческой жизни, воспринятом опосредованно.

В результате можно говорить об условной модели события выражения в научной картине мира. Его центральным элементом по преимуществу выступает неиндивидуализированный субъект, внутренний мир которого находит выражение через мимику, жесты и прочие внешние характеристики человеческого тела. В этой связи возникают классификации манифестирующих функций и манифестантов [Рейнковский 1979: 142–153 и сл.; Малкольм 1993: 82], положенные в основание практических руководств [Nierenberg, Calero 1971] и теоретических концепций [Nierenberg, Calero 1971; Крейдлин 2000а]. Понятия «выражение», «проявление», «манифестация» занимают главное место в терминологическом аппарате исследователей, поскольку феномены, которые они обозначают, исключительно важны в процессе познания человека.