Григорий Луговский - Революция для своих. Постиндустриальная Утопия

«Человек культуры», не зависимо от того, зафиксирован ли этот статус обществом, обладает повышенным интересом к рефлексии и творческому переосмыслению действительности. Если обыватель, «культурный человек», получив больше свободы, предпочтет растратить ее на рост благополучия, выполняя природную программу любого животного, «человек культуры» скорее направит вновь открытые ресурсы на расширение сознания – открывание или создание нового. Критический взгляд на свою культуру помогает ему переместиться в позицию, из которой она создается, то есть стать творцом. «Великие умы имеют скептический склад» , – писал Ницше.

У А. Тойнби эти «люди культуры» названы творческим меньшинством, призванным принимать вызовы внешнего мира, формулируя ответы на них. Каждый факт культуры рождается из творческого акта какого-то субъекта. А импульсом к этому творческому акту служит определенное впечатляющее событие внешней, или внутренней жизни субъекта – все, что вызывает гамму сложных переживаний, требующих ответа.

В эзотерическом ключе рассматривал творческое меньшинство П. Успенский, называя его «внутренним кругом человечества», свехчеловеками – хранителями знаний, в том числе и тех, которые никогда не становятся достоянием большинства. Похожий взгляд на творцов культуры представлен в книге Эдуарда Шюре «Великие посвященные». Позже подобные взгляды отразились в «Розе мира» Леонида Андреева.

Люди культуры наделены видением и веданием большего. Это позволяло предвидеть вероятные события, что в архаическом сознании выглядит как волшебство, магия, связь с незримыми сакральными силами. «Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хотя бы немного зоркости» , – писал Константин Паустовский. От чувствительности «антенн» творческого меньшинства, воспринимающего вызовы, и успешности ответов на эти вызовы зависела жизнеспособность обществ. «Общество деградирует, если не получает импульсов от отдельных личностей; личность деградирует, если не получает сочувствия от всего общества», – писал Уильям Джеймс. Такие импульсы формируют культуру, а значит, и лицо общества. Поэтому на протяжении всей истории целям выживания общества служил отбор специалистов по сохранению и перепрограммированию культуры.

Культура всегда была продуктом творчества конкретных людей, частично становясь общим достоянием, а частью оставаясь культурой «для личного пользования». Естественно, любая символическая деятельность остается социальным продуктом, даже если это «внутренняя империя» фантазий и идей. Но если культура – общественное сознание, то, как любое сознание, она имеет психоделический характер, требуя столь же изобильного языка выражения. Поэтому общества, испытывая недостаточность средств выражения своих ощущений, обращаются к помощи тех, кто видел глубже, чувствовал больше, обладал интуицией и развитым пониманием бытия.

Любое «народное творчество» включает две фазы: акт передачи высказывания творца и акт приемки обществом этого послания. У первобытных авторов не было союзников в виде бумаги, или скрижалей, способных хранить их мысли, потому традиционный творец вынужден «идти в народ», чтобы его услышали. Художник в своем выборе-вдохновении проходит испытание как творец, а общество сдает экзамен на жизнеспособность и «космичность» (способность узнавать прекрасное), выбирая своих художников из множества субъектов, проявляющих творческую активность. «Незначительное меньшинство мыслит, остальная часть чувствует, в итоге же получается общее движение» (Петр Чаадаев).

Качество отбора обществом творческих реакций отдельных субъектов говорит о его здоровье. Больное общество сигнализирует о своей болезни фиксацией ответов болезненных, не показывающих пути к выздоровлению, а усугубляющих страдание. Обычно вырождающиеся культуры склоняются к выбору внешней формы вместо содержательности, пышной красоты вместо скромной силы новых идей.

В исторической реальности отношение к творческому меньшинству далеко не всегда было трепетным и возвышенным. «Сверхчеловеки» могли вызывать враждебность и непонимание, представляться опасными, ведь они имели дело с иным миром, получая оттуда свои знания. У архаических народов эти люди часто представлялись «чужими среди своих», ведь свой принимает традицию как норму, а не подвергает ее переоценке [8]. Первобытный творец – не профессия, а призвание. Он ощущал потребность творить как внешнюю волю, находясь с этой невидимой силой в диалоге, что для непосвященных выглядит как набор странностей.