Array Коллектив авторов - Молодежь в городе - культуры, сцены и солидарности

Дальнейшее описание развития культурных молодежных практик этого периода будет в основном построено на результатах совместного проекта «Глядя на Запад: принятие и сопротивление образам Запада провинциальной российской молодежью» [14] Исследование проводилось в 1997−2000 гг. в Ульяновске, Самаре и Москве. Руководители: Хилари Пилкингтон и Елена Омельченко (при поддержке фонда «Leverhulme Trust», Великобритания). По результатам проекта опубликована книга «Looking West? Cultural Globalization and Russian Youth Cultures» [Pilkington, Omelchenko et al., 2002] и ее русский перевод «Глядя на Запад: Культурная глобализация и российские молодежные культуры» [Пилкингтон, Омельченко и др., 2004]. , в котором были зафиксированы самые яркие приметы того времени. Проведенный анализ российских субкультурных идентичностей показал, что их разнообразные презентации с трудом помещаются в рамки отдельных, замкнутых стилей. Самым важным маркером, с помощью которого сами молодые люди определяли свою культурную ориентацию, было отнесение себя к продвинутой (иногда – прогрессивной, альтернативной) или нормальной (обычной) молодежи. Эта самоидентификация начинает нами использоваться для характеристки двух основных культурных стратегий, типичных для молодежи конца 1990-х. В отличие от субкультуры в понятии «стратегия» подчеркивается подвижный характер культурной идентичности, позволяющей использовать разный культурный материал (музыку, стиль, пространство, практики) для конструирования индивидуальных и групповых различий и подтверждения значимого статуса. Здесь субкультурная стилистика становится одним из возможных ресурсов наравне с претензиями на территорию, ориентацией на будущее, мобильностью.

В ходе реализации проекта «Глядя на Запад…» проводилась серия этнографических наблюдений в молодежных культурных и досуговых пространствах Ульяновска, Самары и Москвы. Во всех городах того периода открываются клубы, появляются свои аудитории с особыми музыкальными вкусами, формируются устойчивые группы клубников, посвященных в разделяемые участниками контексты. Такие места становятся частью городских культурных инфраструктур и туристических маршрутов.

В Ульяновске это была единая центральная тусовка с едва наметившимся стилевым разделением на хиппи, панков, фанатов хеви-метал и рок-музыкантов, сохранявших коллективную идентичность неформалов [15] Напомню, что исследование проводилось в конце 90-х годов прошлого века; в настоящее время культурные сцены городов, в том числе и Ульяновска, изменились, но общие черты субкультурного «коктейля» бытуют до сих пор. ; традиционно основные места встреч – площадь Ленина, у памятника Карлу Марксу (тусовка «У Карла») и теннисные корты. Группы с идеологическими контекстами – скинхеды, панки и анархисты – были маргинальны и малочисленны. С неформалами пересекались романтики и игровая тусовка [Исламшина, 1997] [16] Термин «романтики» использовался исследователями для обозначения различных групп молодых людей, интересующихся историей, духовными и религиозными аспектами жизни, народными традициями, фольклором и природой: каэспэшники, поисковики и туристы. Игровики были представлены толкиенистами, индеанистами, а также движением «Рысь». . Размытость субкультурных границ являлась не результатом осознанного выбора в пользу культурного разнообразия, а формой защиты от традиционного культурного врага – гопников [17] Гопники – это коллективный образ; для их обозначения употреблялись собирательные имена (гопота), формы множественного числа (гопы, уличные, быки); подчеркивалась их некультурность, «деревенскость». Считалось, что они ходят на дискотеки в дешевых спортивных костюмах, что они агрессивны, невоспитанны и нетолерантны [Омельченко, 2004 б ]. .

Самарские тусовки отличались друг от друга по музыкальным вкусам и предпочтениям. По отношению к року и электронной данс-музыке образовалось три полюса: неформалы, танцевальная или клубная сцена и антинеформалы . Организующим центром самарских романтиков был Грушинский клуб [18] Благодаря Грушинскому фестивалю бардовская песня оказалась самой яркой приметой Самарской молодежной сцены 1990-х, в основном утраченной к середине первого десятилетия 2000-х. «Груша» стала туристической достопримечательностью, местом общей тусовки, где собирались уже не только каэспэшники. Фестиваль потерял свою аутентичность. Среди многотысячной аудитории были и кришнаиты, и «новые русские», а среди выступлений появилось много обычной «попсы», из-за чего иные туристы так и не успевали послушать бардов. .