1 ...7 8 9 11 12 13 ...20 Из этого определения, появившегося меньше чем через год после рождественской коронации Карла Великого 25 декабря 800 г., следует, что роль императора состояла в том, чтобы силой оружия распространять истинную веру, а предназначение его империи, определяемой словом «христианская» [31] О сближении терминов «Римская империя» и «Христианская империя» см.: Laury Sarti, «Frankish Romanness and Charlemagne’s Empire», Speculum, 91–4, 2016, pp. 1040–1058.
, – в том, чтобы стать синонимом Вселенской церкви. Таким образом, согласно Алкуину, император одновременно олицетворял военную силу и вероучительную догму. Франкское духовенство, посчитавшее претензии Каролингов чрезмерными, несколько позднее распространило иную версию разделения обязанностей между императором и Церковью, известную как «Константинов дар». Эта смиренная автобиографическая исповедь императора Константина якобы относилась к IV в., но на самом деле появилась в конце VIII в. В ней Константин признает, что своим здравием и спасением обязан папе Сильвестру, а знаки императорского достоинства (венец, пурпурная мантия и дворец), как и сама Западная империя, навечно принадлежат преемникам святого Петра:
Мы сочли надлежащим, – говорит Константин, – перенести нашу империю и царственную власть в восточные области, и в прекрасном месте, в провинции Византия, выстроить город, нареченный нашим именем, и воздвигнуть там [в Константинополе] нашу империю. Ведь несправедливо, чтобы в месте [в Риме], где император небесный поместил верховную власть священнослужителей и поставил главу христианской религии, земной император имел бы свою власть [32] Das Constitutum Constantini, éd. Horst Fuhrmann, MGH, Fontes iuris, 10, Hanovre, Hahn, 1968, pp. 55–98, p. 95.
.
Остановимся на историческом контексте, в котором появился этот любопытный памятник. Изучение рукописной традиции показывает, что в IX в. он был гораздо больше востребован среди франкских клириков-реформаторов, нежели среди представителей Римской церкви. К тому же в 830-е гг. эти реформаторы сочинили и распространили «Лжеисидоровы декреталии» [33] «Лжеисидоровы (или Псевдоисидоровы) декреталии» – сборник церковных документов (декреты и послания пап, постановления соборов и др.), главным образом подложных, появившийся в середине IX в. в Каролингской империи для обоснования теократических притязаний римских пап. Его составитель скрылся под псевдонимом Исидор Меркатор. В теологической литературе составление сборника приписывалось епископу Исидору Севильскому (VI–VII вв.). Документы, вошедшие в «Лжеисидоровы декреталии», утверждали верховную власть папы во Вселенской церкви и его независимость от светской власти, проводили идею «непогрешимости» папы (БСЭ. – М.: Советская энциклопедия, 1969–1978). – Прим. ред .
. Им казалось, что императорская власть сошла с верного пути, поэтому они делали ставку на власть епископскую и легитимизацию ее независимости от светской.
Сторонники алкуиновского определения империи и приверженцы ограничения императорских прерогатив не были в равном положении. Позиция Алкуина была скорее исключением, вытекающим из специфики правления Карла Великого, а недоверие имперскому абсолютизму было нормой, издавна закрепившейся на Западе. На примере «Константинова дара» видно, что трактовка образа Константина определяла саму сущность императорской власти. Со времен Евсевия Кесарийского он служил образцом законной политической деятельности христианского правителя. Писались и переписывались противоречивые биографии Константина, и некоторые из них представляли далеко не идеализированный образ императора у Мульвиева моста. Так, в «Хронике» Иеронима, продолжении «Церковной истории» Евсевия, говорится, что в конце своей жизни Константин принял крещение от епископа-еретика, а значит, «почил приверженцем арианства, из-за чего с того самого момента и вплоть до сегодняшнего дня происходили разграбления церквей [арианами, получившими их от католиков] и распри во всей земле» [34] Jérôme de Bethléem, Chronicon, éd. Rudolf Helm, Berlin, Akademie-Verlag, 1956, p. 234.
. Эта история прочно укоренилась в западной традиции, а в эпоху Карла Великого стала источником вдохновения для недовольных испанских епископов. В 780–790 гг. Элипанд, епископ Толедский, развил учение о Троице таким образом, что в конце концов был обвинен епископами Франкского королевства в адопцианской ереси. Элипанд отвечал на критику Алкуина предостережением, адресованным Карлу Великому: «Будьте настороже, чтобы не сделаться новым Арием этого императора Константина, которого святой Сильвестр [папа] обратил в христианство, но которого Арий и женщина [сестра Константина] сделали еретиком. Святой Исидор [Севильский] говорит о нем: ”Увы, он хорошо начинал, но плохо кончил”. Его ошибка запятнала своим ядом не только [визи] готское королевство [в Испании], но также Ливию, Восток и Запад… Не делайте с прославленным государем Карлом того, что Арий сделал с Константином, и в чем он будет раскаиваться до конца времен» [35] Élipand, Epistola ad Albinum, éd. Ernst Dümmler citée, p. 303; sur l’utilisation de Constantin, Rutger Kramer, «Adopt, Adapt and Improve: Dealing with the Adoptianist Controversy at the Court of Charlemagne», dans Rob Meens, Dorine van Espelo, Bram van den Hoven van Genderen, Janneke Raaijmakers, Irene van Renswoude, Carine van Rhijn (éd.), Religious Franks. Religion and Power in the Frankish Kingdoms. Studies in Honour of Mayke de Jong, Manchester, Manchester University Press, 2016, pp. 32–50. Об историческом контексте см.: Florence Close, Uniformiser la foi pour unifier l’Empire. Contribution à l’histoire de la pensée politico-théologique de Charlemagne, Bruxelles, Académie royale de Belgique, 2011.
.
Читать дальше