Они спасли вымирающий вид, но в обмен за спасение привнесли совесть. Человек произошел от совести, в переходе от отцеубийства к почитанию отца и предков. Вслед за совестью, за разделением Добра и зла разум овладел в человеке и другими своими ипостасями. Человек стал homo sapiens, живой и самовоспроизводящейся противоестественностью. Последнее, что далось и осело, – мышление. И как последнее, оно стало ведущим.
Жуткая и мрачная трагедия антропогенеза, насилие, свершённое разумом над бедной плотью, наш несчастный и противоестественный дебют осознается во всех антропогенетических и космологических мифах, от самых примитивных и архаичных до современных мировых религий. И мы до сих пор содрогаемся от первородного греха и непонимания, за что же нас так за познание нами Добра и зла…
Мы, воплощённый разум, теряемся в догадках своего пребывания и эти поиски ответов на принципиально неразрешимые вопросы и составляют основной смысл и цель нашего пребывания. Забудь мы задавать себе вопросы собственного существования – и мы перестанем быть нужны разуму и, с очевидностью, погибнем как люди (а другими мы себе себя и не мыслим и более всего боимся стать животными, озвереть, оскотиниться, впасть в природу и слиться с ней до неразличимости).
Душа и совесть
По коптским верованиям душу буквально вколачивают в плоть, и она стенает, покидая райские кущи для суровых испытаний и искушений во плоти. Современные талмудисты уверены, что мир содержит столько еврейских душ, сколько букв в Торе, и эти души способны к перевоплощениям. Древний христианский спор о том, является ли душа лишь монадой Духа или существует сама по себе, до сих пор не завершён. Одна из позиций заключается в том, что души покидают для воплощения Дух, а затем возвращаются вновь в Дух, теряя личностные характеристики и декомпозируясь, но оставляя память о жизни и возвращаясь остатками и осколками прежней личности в новых людей – и тогда мы говорим: «в картинах Микеланджело жив дух Аристотеля, а в картинах Рафаэля ожила душа Платона», мы находим отдалённые отголоски и отзвуки душ наших родственных и духовных предков, душа Пушкина малыми искрами живет во многих русских поэтах и в этом смысле он – подлинный гений, то есть «порождающий».
Душа, покидая для воплощенной жизни Елисейские поля пребывания Духа, сохраняет с ним непрерывную связь, постоянный диалог по каналу связи, называемому обычно совестью. По этому каналу она получает доступ к авторитету Добра и зла. Совесть – негенетическая память о всем предыдущем этическом опыте всего человечества – ведь душа – от Духа пришла и в Дух вернётся с добытым в жизни нравственным опытом, а не рассказами «а он пошел, а она сказала, а он его – раз, а тот ему – раз, а потом наши как дадут им» – ради этого стоит ли воплощаться?
Бережём ли мы свои души, не бережём ли – не нам они принадлежат, а мы им. Как не нам принадлежит голос совести. И чем свободней мы, тем громче этот голос, и чем совестливей мы, тем свободней и легче живём и дышим.
«Homo ecce! – «cе человек!»
История и культура человечества полны озарений о человеке, его природе, происхождении и назначении. Собственно, весь путь человечества озарён самопознанием, и жизнь каждого из нас светла в меру этой озаренности. Мы всегда находимся в собственном утре и утре всего человечества, и даже последний вздох нередко – очередное, уже последнее в этой жизни озарение своего существования.
Перечислять или пытаться как-то систематизировать, типологизировать эти озарения – задача заведомо абсурдная – ведь ещё не вечер, ещё только утро, и что нас ждёт впереди?
Я же вспоминаю только самые сильные из озарений и приведу их не цитатно, а как запомнились и понялись.
Платон: о серьёзных делах и вещах, например, о Боге, надо говорить серьёзно, о вещах несерьёзных надо говорить играючи: человек – любимая игрушка Бога, не только уже порядочно заигранная, но и бережно хранимая, например, у Христа за пазухой.
Христос: Я есть – это не только самое сакральное и грозное имя Бога, но и признание того, что Бог во Мне, что Я, как человек, есть Его воплощённость и носитель Его сути и пути, который для человека – крестный, а сделан тот крест из Древа Жизни.
Кант: нравственный императив заключается в том, что человек должен во всяком случае поступать так, как если бы от его действий зависела судьба мироздания или, иными словами, никогда не должен превращать других людей в средство своих действий и не допускать, чтобы его использовали как средство – отказ от средствиальности человека означает и отказ о его целесообразности; мы живём не с целью, а благодаря трансцедентально полученным ценностям.
Читать дальше